КИРИЛЛ ВАРЛАМОВ: «Нужно больше вовлекать научную отрасль и ИТ-специалистов в решение национальных задач»
С директором Фонда развития интернет-инициатив (ФРИИ) Кириллом Варламовым мы беседуем о том, как преодолеть разрыв между национальными целями и практикой, удержать в стране талантливых предпринимателей и специалистов, а также научиться видеть, какие продукты и сервисы в ИТ-отрасли будут востребованы в мире в ближайшие годы.
– Можно ли говорить о том, что сейчас венчурный рынок в России входит в кризис?
– Венчурный рынок в России и не выходил из кризиса. Наша отрасль недофинансирована примерно на порядок. Можно ли называть это кризисом или нельзя – философский вопрос, но факт остаётся фактом.
В прошлом году инвестиции в венчурный рынок страны составили 50 млрд рублей, а, по нашим оценкам и оценкам ряда экспертов, нужно порядка 500 млрд.
В этом году в отрасли даже таких денег нет. Большая часть инвесторов либо переместились в другие юрисдикции, либо просто приостановили финансирование проектов.
– Какие источники для финансирования проектов сейчас остались?
– Их не так много. Какое-то количество бизнес-ангелов продолжают вкладывать средства. Есть грантовая государственная поддержка, но такая поддержка подходит далеко не всем видам проектов.
В связи с этим мы решили возобновить массовые инвестиции, которые осуществляли в период с 2014 по 2019 год, когда мы инвестировали в 70–75 стартапов в год. Каждый год фонд намерен инвестировать примерно в 15 компаний на стадии pre-seed, в три–пять компаний – на стадии seed, ещё в две – на стадии А. Это проекты с амбициями, планами по развитию не только на российском, но и на глобальном рынке. Всего на это уйдёт более 2 млрд рублей за 3 последующих года.
Когда ФРИИ только начинал свою деятельность, мы сразу поставили перед собой цель стать evergreen-фондом: зарабатывать на своих инвестициях и снова инвестировать уже из прибыли. В итоге мы вышли на этот режим, 9 лет назад казавшийся невозможным. В прошлом году мы заработали ощутимо больше, чем проинвестировали.
– Какие проблемы вы видите с импортозамещением массовых интернет-сервисов и софта? В чём причина этих проблем?
– Есть импортозамещение ПО для бизнеса. Я оцениваю объём этого рынка примерно в 350–400 млрд рублей, Минцифры даёт цифру около 200 млрд, но они считают только деньги, которые раньше уходили из страны в виде платежей за лицензии, а мы же включаем в оценку и деньги за внедрение, обучение и т.д. Нам важен именно потенциальный общий объём рынка.
В этом секторе у российских компаний высокий потенциал. Программа импортозамещения решает текущие задачи в данной области, но мы на это смотрим как на необходимость создания отечественных вендоров и возможность заработка на их росте. Поэтому мы инициировали создание венчурного фонда для инвестирования в компании в области импортозамещения.
Второй класс задач – разработка собственных интернет-сервисов. Часть западных сервисов сейчас недоступна для российских пользователей, а некоторые из них, например YouTube, российские регуляторы даже не могут привести в соответствие нашему законодательству.
Есть такое выражение в коридорах власти: «Бить по хвостам». Смысл этого выражения заключается в попытке скопировать те сервисы, что уже прошли свой пик популярности или ушли на новый виток развития. К тому моменту, когда можно их сделать с более-менее приемлемым качеством, они уже будут не нужны. На рынок выйдут новые сервисы, и снова придётся «бить по хвостам». Нужно заранее исследовать тренды для понимания того, а что же будет популярным через 3–5 лет. Нужно инвестировать в сотни компаний, чтобы понять, что сработает в будущем.
– ФРИИ что-то делает для этого?
– Мы инвестируем в проекты в области НКИТ – новых коммуникационных интернет-технологий – это те самые интернет-сервисы, о которых вы говорите. Исходя из наших ресурсов, мы можем поддержать несколько проектов в год, но этого явно недостаточно.
– С другой стороны, если взять банковские приложения, многие страны и разработчики позавидовали бы России. Откуда такой перекос?
– Иногда в чём-то просто везёт. Но у нас есть своя история, как мы участвовали в развитии этого рынка.
В 2014 году мы начали искать финтех-стартапы. Мы работали полгода и нашли два «полуживых» проекта. Тогда мы объединились с семью банками во главе со «Сбером» и запустили отраслевой акселератор. Пришло порядка 150 компаний.
Мы отобрали пять компаний и проинвестировали в них. Но главным было то, что рынок в лице этих семи банков явным образом обозначил вектор интереса к этой нише.
Месяцев через 8–10 мы увидели огромное количество финтех-приложений на рынке. Я не хочу приписывать целиком заслугу развития финтеха в России нашей активности, но мы точно сыграли в этом определённую роль.
– То есть спрос всё же рождает предложение?
– Понимаете, стартапы появляются там, где клиенты «ненавидят» своих поставщиков сервисов. Если вам не нравится, что делает поставщик вашего сервиса, пора делать стартап в этой нише. Банковская сфера была явно в числе отстающих.
Банк России в целом занимает довольно конструктивную позицию. В частности, Михаил Валерьевич Мамута как руководитель службы по защите прав потребителей и обеспечению доступности финансовых услуг.
– Вы упомянули выход российских компаний на внешние рынки. Насколько сейчас у этих рынков есть потребность в софте из России?
– Разумеется, никто нас нигде не ждёт. Любая компания понимает, что нужно приходить и завоёвывать рынок. Это крайне непростая, дорогая задача, но решаемая.
– По каким признакам вы определяете серьёзность намерений выйти на мировой уровень?
– Формальный признак для нас – если фаундер собрал чемодан и уехал, например, в Южную Африку. На самом деле должен быть достаточно понятный план развития, продукт или сервис, переведённый и локализованный на местный язык.
Предприниматель не просто рисует в Excel абстрактный план и заявляет: «Я сейчас выйду на глобальные рынки», после чего тут же получает от нас кучу денег – так это не работает. Он должен объяснить в первую очередь самому себе, почему он готов потратить огромное количество личного времени и денег компании на это.
– Когда мы говорим об ИТ-суверенитете, то вспоминаем Китай. Что из китайского опыта может быть для нас полезным, а какие ошибки лучше за ним не повторять?
– У Китая свой путь. Многие вещи нам просто невозможно повторить. Какие-то – в силу разницы культур, какие-то – в силу того, что Китай – это огромный внутренний рынок. Ведь если у вас есть почти 1,5 млрд потребителей, то вы можете работать исключительно для них.
Какие-то вещи мы действительно можем скопировать. В Китае есть классный опыт создания отраслевых фондов. Мы более-менее внимательно смотрели на 16 из них, глубоко изучили парочку. Они берут нишу, например полупроводники или интернет-сервисы, и создают огромные отраслевые инвестиционные фонды.
Они целенаправленно и быстро выращивают компании за счёт масштаба инвестиций и бесшовности поддержки на пути от стартапа до IPO внутри одного конкретного фонда. Поэтому компании вырастают до крупных размеров в среднем раза в два быстрее, чем даже на американском рынке, где они вынуждены метаться по всему рынку и искать новые инвестиции.
Это тот опыт, который России хорошо бы научиться копировать и имплементировать. Он позволит выращивать крупных игроков – национальных чемпионов и решать отраслевые и национальные задачи.
– Насколько серьёзно стоит в отрасли проблема оттока специалистов? Что может сделать государство для его прекращения?
– Всё, что ещё можно сделать в моменте, проблему не решит. Минцифры многое делает для того, чтобы удержать специалистов в стране. Но хорошие, умные, востребованные ребята всё равно уезжают. Уверен, многие из них вернутся, но потери всё равно будут очень значительными.
Надо понимать, что айтишники уезжали и ранее: в первую очередь за возможностями и вызовами, а не за зарплатами. Любым пассионарным людям, которые хотят сделать что-то большое и интересное, нужны соответствующие задачи и ресурсы для их решения. А в стране в первую очередь не ставят масштабных задач, ну и ресурсы тоже не очень-то дают.
Представьте, что предприниматель нашел бизнес-идею и понимает, что сейчас продукт может быстро взлететь. Ему в этот момент нужно срочно дать кучу денег, чтобы он смог быстро развиваться. Нужно привлечь специалистов, помочь с выходом на рынки. Если вы этого не сделали – а продукт уже на рынке, – его тут же скопируют зарубежные конкуренты.
Поэтому наши предприниматели и уезжают из страны – у них просто нет возможности построить в России крупную компанию без подобной поддержки.
Мои знакомые из венчурной индустрии насчитали 2 тыс. стартапов с русскоязычными фаундерами по всему миру. Их капитализация сравнима со всеми нашими нефтяными и металлургическими компаниями вместе взятыми.
При этом у нас на уровне государства есть множество амбициозных задач. Нужно давать под них ресурсы, обеспечивать режим наибольшего благоприятствования. Нужно больше вовлекать научную отрасль и ИТ-специалистов в решение национальных задач.
Хороший пример того, как это было сделано, – программа развития электротранспорта в Германии. Государство поставило задачу научно-техническому комплексу – сделать аккумуляторы определённой ёмкости и стоимости. Оно нашло промышленного партнёра, готового их производить. Власти договорились с рядом регионов, что те будут закупать электротранспорт с определённого года, то есть гарантировали сбыт.
Минпром постепенно начинает внедрять подобные офсетные контракты, дающие гарантию спроса на инновационные продукты, разумеется, только в случае успешной разработки и выпуска таких продуктов.
– Не задумывались о финансировании талантливых школьников, студентов, будущих ИТ-специалистов?
– Министерство образования значимым образом нарастило количество бюджетных мест по профильным специальностям. Но этого недостаточно – наш рынок спокойно «проглотит» 200–250 тыс. специалистов.
Нужно поддерживать вузы практикующими экспертами, готовыми делиться знаниями. Есть очень хорошие программы, например в ИТМО, которые легко масштабировать. Они научились делать онлайн-лекции, где могут одновременно обучаться тысячи людей. В этом – будущее отрасли.
Персоны, упоминаемые в этом материале:
К. В. Варламов