Последний сибиряк
Говорят, что в истории часто побеждает та организация или человек, от которых осталось больше бумаг. От «полярного» купца Степана Востротина их осталось очень много, но тем не менее нельзя сказать, что он победил, – даже в родной Сибири, на Енисее, о нём вспоминают только на краеведческих конференциях и в немногочисленных научных статьях.
Путешествие с тогдашней легендой – Фритьофом Нансеном, которое в европейской и отечественной прессе подавалось чуть ли не как новое открытие Сибири, моментально дало Степану всероссийскую славу
Говорили, что со смертью Востротина зашло солнце Сибири как страны будущего. Именно так назвал Сибирь великий путешественник Фритьоф Нансен после их совместного перехода через льды Карского моря на Енисей. Задолго до Шмидта и Папанина енисейский купец участвовал в развитии Северного морского пути, фактически выстроив «правильное», т.е. регулярное торговое сообщение между Северной Европой и Сибирью. Также на протяжении долгих лет он в качестве главы Енисейска, а потом и депутата Государственной Думы лоббировал интересы Сибири во всём мире – енисейские города как порто-франко, устранение господства московских и петербургских монополий в Сибири, отмена челябинского «перелома», т.е. экономического тарифа, который унизительно для сибиряков ограничивал возможность экспорта сибирского зерна...
Потомок обычных крепостных из уральского Касли, которые стали миллионерами во время золотой лихорадки в Енисейске, Востротин был главой огромного сибирского купеческого клана почти в 30 человек! Его отец, золотопромышленник, отправил сына учиться в Париж, целенаправленно готовя его на своё место. Степан вернулся, выучив основные европейские языки, и окунулся в семейный бизнес. Покупал старые шотландские пароходы и проводил их совместно с легендарным английским капитаном-первопроходцем Джозефом Виггинсом через льды Карского моря на Енисей. Даже своё свадебное путешествие он провёл во льдах Северного Ледовитого океана!
Востротин фактически выступил против монопольного положения компаний из центральной России на сибирском рынке. Кроме уникального оборудования для золотопромышленников, он помог британским компаниям начать экспорт кирпичного чая в Сибирь в противовес кяхтинской чайной торговле, а также парафиновых свечей, перейдя дорогу клану Крестовиковых (московские купцы с заводом в Казани). Его слова о народном (в противовес государственному) покорении Сибири были хорошо известны, в том числе в полиции, а борьба за низкие цены для сибиряков и конкуренцию товаров (с допуском иностранных аналогов) в скором времени сделали его рупором сибирского бизнеса, привели в партию кадетов и в Государственную Думу как виднейшего борца за сибирскую экономическую автономию.
Он по-доброму рассказывает смешную историю про норвежцев, которые, приняв на борт «Корректа» группу ненцев-самоедов и зырянина (коми), пытались удивить «туземцев», заведя граммофон, но с удивлением увидели их полное равнодушие к музыке
Затяжной конфликт с Витте закончился в пользу Востротина, и через 10 лет фактического запрета на беспошлинную торговлю Северным морским путём она была восстановлена. Начались знаменитые англо-норвежско-русские плавания, в которых участвовали ведущие бизнесмены и путешественники мира – от цейлонского чайного магната капитана Вебстера до только что открывшего Южный полюс Амундсена.
Путешествие с тогдашней легендой – Фритьофом Нансеном, которое в европейской и отечественной прессе подавалось чуть ли не как новое открытие Сибири, моментально дало Степану всероссийскую славу. Его образ, дошедший до нас через воспоминания Нансена и Лида, – неторопливого сибирского увальня-богатея, забывшего в начале экспедиции багаж в отеле Осло (что вынудило выслать за ним специальный поезд (sic!)), нарисован благожелательно: он не только Паганель экспедиции, но и ходячая энциклопедия Сибири.
В своих небольших и обрывочных воспоминаниях Востротин опровергает историю с багажом, давая другой ракурс многим событиям знаменитой экспедиции, которая сейчас бы считалась отправной точкой регулярного функционирования Северного морского пути (в случае если бы не было 1917 года…). Например, он по-доброму рассказывает смешную историю про норвежцев, которые, приняв на борт «Корректа» группу ненцев-самоедов и зырянина (коми), пытались удивить «туземцев», заведя граммофон, но с удивлением увидели их полное равнодушие к музыке. Востротин спросил зырянина, знакомы ли они с чудом техники, на что услышал: «Как же, как же, в Обдорске (Салехарде) их много, и орут они ещё громче вашего». «Зырянин был прав, граммофон наш действительно орал», – видимо, пряча иронию над «открывателями» Сибири, пишет Востротин.
Революция застала Востротина в ореоле рупора сибирской промышленности, и смириться с большевиками – «разрушителями народного хозяйства» – он не мог. Рвущиеся торговые связи, гибель сибирских компаний для него стали личной трагедией. За годы войны с большевиками он был одним из самых непримиримых предпринимателей, положивших всё состояние, чтобы отстоять свой мир от оккупации.
Востротин спросил зырянина, знакомы ли они с чудом техники, на что услышал: «Как же, как же, в Обдорске (Салехарде) их много, и орут они ещё громче вашего»
В эмиграции он не переставал верить в возрождение «его России и Сибири» и жадно конспектировал советские публикации о Северном морском пути, стоически восприняв, что он и другие сибирские купцы и путешественники были вычеркнуты новой властью из истории освоения Сибири. Поэт Иван Новгород-Северский, посетив его лекции в Париже о прошлом освоения Северного Ледовитого океана, написал: «а замечательным он был не только тем, что был членом Государственной Думы. Даже не тем, что был спутником знаменитого полярного исследователя и путешественника, доктора Нансена. И не тем, что написал прекрасную книгу о полярных путешествиях. Всего замечательнее то, что он был колоритной личностью до глубокой старости, полной энергии и кипучей деятельности, ярким представителем той необыкновенной и ушедшей навсегда Сибири, сыном которой он являлся».
