Правильный костюм
Толмачёв горько вздохнул и, склонившись вперёд, шагнул под дождь. Тяжёлые капли забарабанили по плечам и спине, отдаваясь гулкой болью в душе. Надо же было отпустить водителя в такой момент. Пройти до офиса всего ничего, метров сто, но летний костюм Brioni персикового цвета не рассчитан на ливни.
В офисе Толмачёв повесил пиджак на спинку кресла и бережно разгладил складки на мокрой ткани, потемневшей до противного морковного оттенка. Ничего страшного, высохнет, а на совещание можно и в сорочке сходить, новое начальство не особенно заботится о дресс-коде.
Толмачёв подошёл к окну. С высоты сорокового этажа Москва казалась одноэтажной деревней, раскинувшейся до горизонта. Она покорилась ему двадцать лет назад, но привычное торжество от осознания собственной победы в последнее время поблёкло. А ведь всё так хорошо начиналось...
В Москву Толмачёва пригласил в середине девяностых первый босс, американец. Ему понравился молодой задор Толмачёва, руководившего филиалом в Красноярске, и он предложил ему место своего заместителя по управлению сетью.
– Ты их знаешь лучше любого москвича, – пояснил босс. – Тебя не проведёшь.
Толмачёв обалдел от счастья и бросился в бой с невиданной удалью. Корпорация росла, а Толмачёв учился у своего начальника. Помимо прочих мудростей, в память врезалась одна про дресс-код.
– Тот, кто одевается неформально, так и работает.
Босс всегда ходил в костюме и несколько мешковатой, но ослепительно белой сорочке с галстуком. В подражание ему одевались все остальные вплоть до рядовых сотрудников.
Через пять лет американец уехал покорять Азию. С тех пор пошла чехарда смен владельцев. Каждый из них менял команду, однако Толмачёву удавалось удерживаться и укреплять своё положение. Вскоре он стал корпоративным аксакалом, единственным в своём роде хранителем духа компании.
– Ты можешь, как Людовик XIV, говорить, что государство – это ты, – пошутил новый владелец, но на должность генерального назначил молодую жену, в прошлом танцовщицу стриптиза.
От подобного святотатства у Толмачёва всё внутри перевернулось. Первая растерянность сменилась решимостью – пора уходить. Однако новая начальница с лихвой компенсировала недостаток образования обаянием, перед которым не устоял Толмачёв. Он остался на своём посту с объёмом работы генерального и лукавой припиской «первый» к должности заместителя.
Вскоре владелец развёлся с женой и уволил её. Толмачёв воспрял духом и записался к нему на приём. Пора, наконец, заявить о себе, сколько можно пребывать в тени, пока его успехи записывают на свой счёт другие.
В кабинете владельца его ждал сюрприз в лице бывшего подчинённого Лопахина, сокращённого Толмачёвым во время предыдущей смены менеджмента.
– Знакомить вас нет нужды, – прогремел раскатистый бас хозяина. – Это твой новый начальник.
От обиды пропал голос. Толмачёв тяжело посмотрел на Лопахина и молча пожал протянутую руку.
Начиная с того дня его стали терзать грустные мысли.
«Неужели мне на роду написано весь век провести в заместителях? Неужели непонятно, что я лучше всех понимаю в этом бизнесе?»
Невысказанная горечь стала проступать в ежедневных делах. На совещаниях по любому вопросу он мог дать исчерпывающий ответ. Он знал наперёд всё, что надо делать и как, и от этого чувствовал себя старшеклассником, заброшенным по нелепой прихоти судьбы в начальную школу...
Пиджак почти высох. Толмачёв провёл по нему ладонью и решительно надел. Своим принципам он не изменит.
В большой переговорной все места оказались заняты. Толмачёв чертыхнулся и прикатил кресло из соседнего кабинета.
Зашёл Лопахин. От вида его модных джинсов с заштопанными дырами Толмачёва передёрнуло. Как можно приходить в таком виде на совещание? Какой он сигнал посылает подчинённым – что больше нет разницы между работой и дискотекой? И как после этого требовать соблюдения дисциплины?
Начались доклады. Короткие, как эсэмэски, они раздражали Толмачёва. Никто не говорил о главном, обсуждалась текучка. Он обвёл взглядом присутствовавших. Большинство уткнулось в экраны своих телефонов и не обращало внимания на доклады. Толмачёв нервно забарабанил пальцами по лакированной поверхности стола.
Когда подошла его очередь, он выступил в высшей степени профессионально, обрисовал сложность ситуации в отрасли и перечислил первостепенные проблемы, без решения которых любая другая деятельность не имела смысла. Каждой фразой он доказывал превосходство над юнцами-неофитами. Закончив, он обвёл торжествующим взглядом переговорную. Кроме Лопахина, на него никто не смотрел. Похоже, вся патетика его речи просочилась сквозь их уши, не вызвав интереса. Он повернулся к Лопахину. Тот изучающе глядел на него, немного склонив голову и подперев кулаком подбородок. Выражение лица осталось неизменным с начала совещания.
– Спасибо, на сегодня всё, – объявил Лопахин.
Загремели отодвигаемые кресла, все потянулись к выходу.
Толмачёв застыл на месте, поражённый.
– Стойте! – почти крикнул он, негодуя. – А мы не собираемся обсудить вопросы, которые я только что поднял?
Толпившиеся у выхода коллеги испуганно обернулись на него, потом на Лопахина.
– Мы вдвоём обсудим, – нахмурился Лопахин. – В моём кабинете.
В кабинете Лопахин предложил Толмачёву присесть, а сам неторопливо прошёл к своему столу. Толмачёв поймал себя на мысли, что джинсы Лопахина отчаянно диссонируют со строгой обстановкой кабинета.
– Мы с акционером обсуждали на днях твой вопрос, – начал Лопахин.
По спине Толмачёва пополз неприятный холодок.
– Какой вопрос?
Лопахин пристально посмотрел на Толмачёва.
– Тебе не кажется, что ты перерос свою должность?
Толмачёву не понравился тон вопроса, но понравилась его суть.
– Допустим, – осторожно согласился он. – Это хорошо или плохо?
– Для тебя хорошо, для остальных плохо.
– Чем именно плохо? – возмутился Толмачёв.
Лопахин недовольно поморщился.
– С тобой неинтересно работать, ты всё знаешь. Тебе скучно, и скрыть скуку не удаётся.
– Какая скука? Ты издеваешься? – лицо Толмачёва вспыхнуло от гнева. – Никто не знает компанию лучше меня. Я один знаю точно, что надо делать, но вместо этого теряю время на доказательство всяким выскочкам очевидных вещей.
Лопахин поморщился.
– Хорошо, не скука, а усталость.
– Единственное, от чего я устал, так это от объяснения новым... – Толмачёв замялся, подыскивая менее обидное определение, – ...коллегам, что именно надо делать. Вы приходите и уходите, а я остаюсь!
Лопахин сердито сжал губы.
– Об этом и речь. Ты стал, как говорят американцы, чересчур квалифицированным, и с этим надо что-то делать.
Сердце Толмачёва подпрыгнуло к горлу.
– И что же?
– Не хочешь поменять место работы?
– Ты меня увольняешь?
– Зачем «увольняешь»? Есть предложение получше.
Толмачёв растерянно замолчал.
– Родилась идея создать отраслевой комитет и лоббировать интересы отрасли в госорганах. Твою кандидатуру все согласовали.
– Кто – «все»?
– Наш акционер и конкуренты.
– А почему я?
– Ты знаешь кого-то более опытного?
Лесть, но приятная. Толмачёв проглотил пилюлю. Может, прав Лопахин, он перерос масштаб одной организации, а вся индустрия ему по плечу? Мысль о себе как о спасителе отрасли показалась пленительно сладкой. Действительно, почему бы и нет. Уж всяко лучше, чем играться в песочнице, в которую превратилась родная компания.
Но не слишком ли хорошо это звучит? Что-то подозрительна такая забота о нём.
– Отказ, как я понимаю, означает увольнение?
– Вовсе нет.
Ответ Лопахина прозвучал неискренне, и Толмачёв понял, что так и будет. Лопахин просто хочет избавиться от него. Он молча поднялся и направился к выходу.
В своём кабинете он подошёл к окну и посмотрел на Москву. Уже не казалось, что она покоится у его ног. Наоборот, она плескалась мутными водами и стекалась к подножию его небоскрёба водоворотом.
Толмачёв отошёл от окна и попросил секретаршу Лизу принести картонную коробку. Она вошла с коробкой, поставила её и посмотрела на шефа. Они поняли друг друга без слов, и она, всхлипнув, выбежала. Толмачёв стал складывать вещи. Каждая из них хранила воспоминание о каком-то эпизоде карьеры. Он с теплотой и грустью прокручивал их в голове.
Вдруг его поразило как громом. Первый начальник, американец, любил повторять, что раз в пять лет надо менять обстановку в квартире, любовницу и работу. Он тогда смеялся над этим, как над шуткой, а сейчас понял, что зря. Суровая правда жизни в том, что никому не нужен суперпрофи. Если ты надолго задерживаешься на одном поприще, то становишься немым укором посредственности.
Нет, он так просто не сдастся, не даст себя уволить. Он ещё заставит всех сожалеть о том, что выкинули его за борт.
Он решительно подошёл к столу и позвонил Лопахину.
– Я согласен.
Поговорив с Толмачёвым, Лопахин набрал номер владельца.
– Балласт сброшен, шеф.
– Отлично, а то не знал, что с ним делать. Актив ценный, но неуправляемый.
– Зато теперь на своём месте будет.
– Думаешь, он там приживётся?
– Ещё бы, он даже выглядит как один из них.
– В смысле?
– Костюмчик у него правильный, от депутата не отличить.
Оба с облегчением рассмеялись...
Автор статьи перечисляет свой гонорар в помощь подопечным детям фонда «Русская Берёза».
