Счастливый мир Виктора и Лины Крамер
Традиционное семейное интервью на этот раз прошло не в совсем обычном формате. Беседу вели две семейные пары. Вопросы театральному режиссёру, сценографу и продюсеру Виктору Крамеру и его супруге Лине Крамер задавали главный редактор журнала «Бизнес России» Евгения Шохина и генеральный продюсер Бизнес-школы РСПП, владелец галереи современного искусства Frolov Gallery Владимир Фролов. Вполне понятно, что разговор шёл прежде всего о творчестве в различных его проявлениях, о современном театре и ещё о способности художника формировать вокруг себя уникальный и прекрасный мир, счастливый мир.
Владимир Фролов: Мы с Женей находимся под большим впечатлением от премьеры «Леса» во МХАТе Горького, где мы с вами познакомились. Как возникла идея постановки?
Виктор Крамер: Сначала мне предложили поставить «Лес» в другом театре для одной очень хорошей актрисы. По ряду причин я отказался. Но если я прочту какой-то материал, который «попадёт» в меня, он начинает жить и развиваться во мне сам по себе и независимо от моей воли и обстоятельств.
То, что вы видели на сцене, возникло ещё тогда. Я подумал, что сегодня «Лес» – это отсутствие леса. Это апокалипсическая гора опилок и больше ничего. Всё погребено под ней, все наши надежды, любовь, мечты. Как Помпеи под пеплом.
Спустя какое-то время мы встретились с Эдуардом Бояковым. Мы когда-то вместе работали в Мариинском театре над оперой «Царь Демьян», давно были в хороших отношениях. Он говорит: «Давай что-нибудь поставишь во МХАТе. Какие есть идеи?» На тот момент идей у меня не было.
Эдуард мне прислал разные литературные тексты, но они тоже как-то не приглянулись. А потом мне вдруг вспомнился этот возникший у меня раньше визуальный образ «Леса». Я был в Москве, заехал к нему в театр и нарисовал карандашом. Говорю: «Смотри». – «Что это?» – «Это “Лес”». – «О, классная идея. Давай поставим». – «Но я про пьесу толком пока ничего не понимаю. У меня пока только идея сценографии».
Дело в том, что когда я работаю, у меня визуальный образ доминирует над вербальным. В моём ощущении театр – это всё-таки прежде всего апелляция к зрелищу. Слову я и в жизни не сильно верю, а на сцене – тем более.
Ему очень понравился этот образ. И начался процесс. Когда я перечитал пьесу, то был в ужасе. Зачем я за это взялся? Громадный, бесконечный текст. Пять актов.
Но потом я решил, что не надо относиться к тексту как к догме и что главное достоинство пьесы – в гениальном сюжете. Очень странно, что до сих пор какой-нибудь голливудский продюсер не сделал из неё хит. Понятно, что в силу условностей той эпохи, когда она писалась, текст многословен. Раньше театр был по-другому устроен. Люди шли в театр не для того, чтобы быстро посмотреть, а потом успеть поужинать и двинуться дальше. Они шли на представление на несколько часов. В каждом антракте был ресторан. После антракта людям явно надо было напомнить, что было в первом акте. Соответственно, сама система создания пьесы и её последующая эксплуатация, если можно использовать такой термин для театра, в то время были другими.
Я сказал себе: представим, что Островский взял бы и написал «Лес» сегодня. Как-то сразу стало легко. Я решил всё перемонтировать, стремясь максимально качественно реализовать современными средствами ту идею, которая была заложена в пьесе автором. Сохраняя при этом текст оригинала.
Евгения Шохина: Как собирался актёрский состав? Для нас одним из откровений стал Андрей Мерзликин как театральный актёр.
В.К.: Да, он уникальный актёр. И человек замечательный. Это редко сочетается – артист и хороший человек.
Лет, наверное, 12 назад, когда у меня был ещё свой театр «Фарсы», возникла идея постановки «Фигаро». Я очень хотел знакового актёра, долго его искал.
Случайно посмотрел довольно занятный фильм – «Охота на пиранью». И увидел там парадоксального, острого, яркого актёра. Мы познакомились. Я ему предложил приехать в Питер и репетировать в этом спектакле. Это был для нас с Андреем первый опыт сотрудничества. Он играл Фигаро. Его многие страшно критиковали.
В.Ф.: Наверное, из-за памятной роли Андрея Миронова.
В.К.: Да. Но он был сегодняшний, понимаете? Одно из мощнейших преимуществ Мерзликина в том, что в нём бьёт сегодняшняя жизнь. К сожалению, я часто вижу в театрах артистов, которые похожи на музейные экспонаты. Они так воспитались в институтах и потом существуют в своей скорлупе, в театральном мирке, среди пыльных декораций, поживших костюмов. Андрей – сегодняшний человек.
Для нашего нового проекта долго подбирали актёра в пару к нему. И тут мы вспомнили про Гришу Сиятвинду. Уникальный артист. Гибкий, ловкий, свободный, трагичный, какой угодно. Когда он появился в «Лесе», всё заработало.
Появилась пара. Найти пару нереально тяжело. При этом пара может быть конфликтной, какой угодно, но это пара.
Е.Ш.: О сложности найти пару… Виктор, расскажите, пожалуйста, как вы нашли друг друга с Линой?
В.К.: Лина Геннадьевна, расскажите, как мы познакомились.
Лина Крамер: 10 лет назад я работала на проекте, где Виктор Моисеевич был режиссёром. Это был прекрасный спектакль «Цветные сны белой ночи», который шёл в Мюзик-Холле. В спектакле у меня был интересный номер в «Красном квадрате». Именно во время этого номера порвалась ткань картины…
В.К.: Поясню. На сцене стояли две картины. Красный и чёрный квадраты. В полотнах, которые были натянуты на рамы, рождались силуэты людей. Возникала некая любовная игра между двумя картинами.
Л.К.: Между мужчиной и женщиной.
В.К.: Я не видел лица человека. Я видел только его формы.
В.Ф.: И формы понравились?
В.К.: Не то слово. (Смеётся.) Мало этого, она умудрилась проковырять ткань…
Л.К.: Я не ковыряла! Это неправда. (Смеётся.)
Е.Ш.: То есть это семейная легенда, что всё-таки ковыряла…
Л.К.: Ну, тогда, Виктор Моисеевич, вы видели только свои квадраты.
В.К.: Неправда. Лина человек скромный, несмотря на то что дважды чемпионка России по художественной гимнастике в групповых упражнениях. Она испорчена скромностью настолько, что во время общих поклонов, а это было глобальное шоу с 70 артистами, она убегала за кулисы. Я один раз её хвать: «А вы куда уходите? Ну-ка на поклон!»
В.Ф.: Лина, после успешной карьеры профессиональной спортсменки вы пошли работать в театр. Как так получилось?
Л.К.: Сначала я тренировала детишек, училась параллельно. Помимо этого, была танцевальная группа, которая работала на модных ивентах. Потом нас позвали в Мюзик-Холл, где поменялся директор. Туда же пришла создатель нашего коллектива. От нас не требовалось никакого особого актёрского мастерства, поэтому вся наша замечательная компания и попала в театр. Оказалось, что это совсем другой мир, в котором я увидела Виктора Моисеевича, человека, который живёт созданием спектаклей. Он полностью посвящает себя этому. Поэтому если бы не эта протёршаяся ткань, наверное, мы бы не встретились даже в театре. (Смеётся.)
Е.Ш.: Виктор Моисеевич… Все друг к другу по имени-отчеству тут обращаются. (Смеются.) Лина Геннадьевна говорит, что создание спектаклей – ваше главное занятие, в которое вы полностью погружаетесь. Абсолютное творчество. При этом ваша компания Kramer&Co.Production реализует масштабные, коммерчески прибыльные проекты. Как это возможно успешно сочетать?
В.К.: Это вынужденная мера. Если бы когда-то мне повезло встретить продюсера, который бы сказал: «Я буду использовать твои возможности для реализации тех или иных художественных задач»… К сожалению, у нас в стране таких людей единицы.
Сначала у меня появился свой театр, который существовал 16 лет. Чтобы он выжил, так как у меня фактически не было директора, я начал сам прорываться за рубеж, чтобы театр раскрутить.
Мне это удалось. Мы существовали по тем временам очень достойно. Получили Fringe first на Эдинбургском фестивале. За счёт этого подписали пятилетние контракты в Европе. Мы объездили очень много стран.
Для театра нужны люди, деньги, площадки. Поэтому приходилось пребывать в двух ипостасях. Трудно? Конечно. Я очень не люблю, когда мне говорят: «это невозможно». Невозможно, если ты уже в «ящике» или в пепле. Всё остальное – возможно.
До последнего кризиса у меня был приличный штат людей. Было очень много работы. Мы реализовывали массу проектов. Но мы всегда работали только в формате масштабных проектов. Для меня это никогда не было некомфортным в плане того, что я делаю в театре. Любое мероприятие, торжество, шоу – закрытие или открытие чего-то – это всегда пьеса. Я к этому никогда не относился как к халтуре.
На меня обрушились ряд критиков: как я, у которого масса успешных классических постановок, могу делать вот это?! Ну… Есть замечательная фраза в «Старшем сыне»: «Да, я играю на похоронах и на танцах. Людям нужна музыка, когда они смеются и плачут». Я никогда не считал это зазорным. Зазорно сидеть в нищете и стонать, что тебя не признали.
Мне было бы скучно всё время делать драматические или оперные спектакли. Когда я ставлю шоу, я отдыхаю от чего-то и развиваю в себе другие навыки. В прошлом году мы создали грандиозное шоу на Мамаевом кургане в Волгограде. Совершенно иной масштаб выразительных средств, и в результате совсем иные эмоции и бесценный опыт.
Е.Ш.: А как обычно складываются взаимоотношения между вами и заказчиком? Всегда ли вы можете позволить себе использовать именно тот инструментарий, который вы считаете нужным?
В.К.: Практически всегда могу. Но твоя задача, образно выражаясь, – не лечь под заказчика! Либо я могу отказаться от проекта. Были ситуации, когда я говорил: «ребята, всё, спасибо». Либо ищешь какие-то разумные компромиссы. Кстати, честно вам скажу, я боялся Эдуарду показывать «Лес».
В.Ф.: То есть он спектакль увидел только на прогоне?
В.К.: Да. Он, вероятно, знал, что у меня в этом плане дурная слава, или просто доверился.
Я очень не люблю вмешательства. Если уж позвали, то терпите. Но дело даже не в этом. Мне кажется, он в первый раз понял, в какую «беду» попал, только когда увидел костюмы Жени Панфиловой. И только тогда понял масштаб «бедствия».
Я, честно, переживал. Всё-таки у него в театре в основном идёт всё классического, правильного толка. А здесь мы берём «Лес» и предлагаем острое, сегодняшнее прочтение, которое явно кому-то не понравится.
Когда он увидел, что у меня Счастливцев и Несчастливцев – бомжи, и понял, что они у мусорного бака встречаются, я не знал, что с ним будет. Смотрю, в итоге он выпустил пресс-релиз, в котором были такие замечательные слова: «МХАТ всегда был театром авангарда». Я звоню Лине и говорю: «Всё будет хорошо». Но если бы у меня не было этого гигантского многолетнего опыта по созданию глобальных коммерческих проектов в кратчайшие сроки в экстремальных условиях, вы бы не увидели премьеры «Леса», поверьте мне.
Е.Ш.: Кстати, ваш старший сын Вася был на премьере. Мы сами стараемся не только часто водить детей в театры, но и брать с собой в командировки и на работу, чтобы дети видели, чем взрослые занимаются. Ещё, конечно, нельзя не отметить удивительный факт, что Вася на протяжении всего интервью сидит не в телефоне. Как у вас это получается? Вовлекаете ли вы его в свою профессиональную деятельность?
В.К.: Вовлекаем-вовлекаем. (Смеются.) Лина, расскажи, как он сидел на премьере. Я же на ней не сидел.
Л.К.: Вася всегда и везде хорошо сидит. Я надеюсь, что ему искренне интересно с нами. Я рада, что он по-настоящему интересуется папиными постановками, репетициями, как он придумывает декорации к своим спектаклям.
В.К.: Василий уже сам играл. У меня идёт спектакль в ТЮЗе. Это моя инсценировка «Кентервильского привидения» Оскара Уайльда. Вася там играл одного из детей американской семьи, пока ростом не стал выше всех главных исполнителей.
В.Ф.: При этом Василий, как мы знаем, профессионально занимается программированием и шорт-треком... А театром – потому что папа просит?
В.К.: Нет, я вообще никого не напрягаю в плане театра, хотя... Вот у вас школа бизнеса. Я уверен, что школа театра нужна всем, кто занимается бизнесом, потому что умение собрать вокруг себя партнёров и зажечь их идеей требует ораторского искусства и умения быть заразительным. И этому можно научиться.
Василий Крамер: На один из спектаклей я пошёл инкогнито и прошёл все кастинги, но для меня это хобби. Сейчас мне реально интересно заниматься программированием сайтов. Хочу выйти на очень серьёзный уровень. У меня есть договорённость с учителем: если я хорошо учусь, то он со временем меня забирает к себе работать. В шорт-треке у меня первый взрослый разряд. В прошлом году я выступал за сборную Питера.
В.К.: Для Васи нет цели стать великим спортсменом. Но это очень мобилизует. Почти каждый день к 6 утра он едет на тренировку, а потом в школу. Если он не тренируется… Даже не буду говорить.
Савва Крамер: Я сейчас расскажу вам Васин большой секрет. Он спит. Это просто атас. (Смеются.)
В.К. Мы спорт очень любим. Я сам серьёзно занимался фехтованием когда-то, увлекался разными видами единоборств. Сейчас занимаемся дайвингом, поставили младших детей на горные лыжи. Савва ходит на хоккей.
С.К.: Ещё на футбол!!!
В.К. (Смотрит на дочь, которая ест вторую тарелку супа.) А Лика обречена на гимнастику, судя по её аппетиту. (Смеются.) Но самое главное, спорт, как я сказал, очень мобилизует.
В.Ф.: В одном из давних интервью вы обмолвились, что задумываетесь о кино. Ещё не дошли руки?
В.К.: Дело не в том, что не получается. Делать «плевок в вечность» не хочется, а ты понимаешь, что на это уйдёт года два жизни, если серьёзно этим заниматься.
Дима Месхиев, который знает и, надеюсь, любит мои спектакли, всегда мне говорил: «То, что ты делаешь на сцене, это кино. Давай сделаем настоящее кино». Когда он ещё был продюсером киностудии, он мне предлагал сценарий за сценарием. Но не сложилось. Убивать время на то, что тебе не нравится, не имеет смысла.
Александр Цекало когда-то предлагал сотрудничать, но так как это был проект сериала, я понимал, что на третьей серии мне уже будет скучно.
То есть тема кино всё время всплывает, но пока уходит. Наверное, она когда-то реализуется, но для этого нужно, чтобы я понял, что это точно мне нужно!
Е.Ш.: А какое кино смотрите сами?
В.К.: Самое разное. Недавно Хабенский мне прислал фильм Анны Меликян «Нежность», в котором он играл. На мой взгляд, очень тонко и душевно сделанное кино. На самом деле хороших режиссёров и фильмов очень много.
В.Ф.: Кстати, мы посмотрели ваш спектакль с Константином Хабенским «Не покидай свою планету», где, помимо того что вы режиссёр, сценограф, художник по костюмам, являетесь ещё и автором литературной интерпретации текста Экзюпери…
В.К.: Когда мы встретились в Питере с Хабенским, Башметом и продюсером Дмитрием Гринченко, они предложили: «Вот “Маленький принц”». Нам нужен спектакль».
Тогда я перечитал эту книгу. Как и многое, что мы читали в детстве, не вовремя, неправильно, она оказалась для меня не просто открытием, а неожиданным потрясением.
Я вдруг понял, что эта вещь написана человеком, который готов покончить с собой. Она мучительная, больная, страшная. Об упавшем человеке. Пустыня в данном случае – образ. Он потерпел жизненную аварию. Вопрос в том, что важнее – выжить физически или выжить духовно.
Я сказал: «Конечно. Давайте пробовать, но детей на это вы вряд ли поведёте».
Е.Ш.: Подрощенных детей поведём обязательно! Хочу задать последний вопрос, который волнует меня всегда, когда я вижу гениальные произведения на сцене. Впервые я им задалась, когда в Большом театре показывали балет Пины Бауш «Весна священная». Перед спектаклем на полчаса поставили видео, где она репетировала. Я даже не поняла, что меня больше вдохновило и впечатлило. Не думали ли вы о том, чтобы ваш первый фильм был о том, как создаётся новое произведение искусства – от идеи до премьеры?
В.К.: Понятно, что у Пины Бауш гениальный спектакль по Стравинскому. Один из «потолочных». Но как это делалось, как это творилось… Задумка со съёмкой репетиций очень интересная. Это здорово. Но нужно, чтобы какой-нибудь талантливый человек рядом со мной начинал фиксировать всё изначально. Например, мы в первый раз встречаемся с актёрами просто поговорить о проекте – а он уже начинает. Снимает глаза артистов, идеи, споры. Как это всё растет из ничего. В чём прелесть и мука того, чем я занимаюсь. Вдруг потом приходят люди и говорят: «Ничего себе, это не спектакль, а целый мир». Для меня высшая похвала, когда говорят: «Ты смог создать мир!» Он может не всем понравиться, но он совершенно особый, этот твой мир, мир твоего спектакля.
Е.Ш.: А создание мира семьи?
В.К.: Семья – это особый мир, который не всегда должен попадать в систему мира художественного. Наоборот, это чаще всего мир отдохновения, где ты должен вынырнуть и попытаться отключиться.
И я не могу с Линой, Васей и детьми всё время говорить о высоком, об искусстве, о разработках. Хотя иногда это приходится делать, да? (Улыбается.)
Л.К.: А мы о чём-то другом говорим? (Смеются.)
Е.Ш.: Наверное, и о том, какой суп приготовить. (Смеются.)
В.К.: Да. У нас сегодня грибной суп. Я сам вчера сварил. Из грибов, которые мы осенью собирали в нашем лесу.
Е.Ш.: Очень вкусный суп, я теперь понимаю Лику по поводу добавки. (Смеются.) В ваших интервью вы практически не рассказываете про семью. Как нам так повезло, что вы не только рассказываете, ещё и в дом нас пустили?
В.К.: Ну как… Мы же с вами познакомились. Сразу видно, приличные люди. (Смеются.)
Персоны, упоминаемые в этом материале:
В. Крамер, Л. Крамер
