АлиК Усубов: «Мне повезло – я всегда жил на разрыве эпох»
Легенда азербайджанской музыкальной сцены Алик Усубов в этом году отметил 90-летие. Мы поговорили с ним о его карьере, счастливых (как оказывалось впоследствии) совпадениях, знаменитых друзьях и цели в творчестве.
– Вы родились в Гяндже, но детство провели под Моздоком. Как ваша семья оказалась в оккупации?
– В июне 1941-го мама увезла меня из Гянджи на хутор Русский, в 17 км от Моздока. Через 3 дня началась война. Отец ушёл на фронт, а мы застряли на Кавказе. Немцы пришли туда в 1942-м. Из детских воспоминаний – помню, как над хутором дрались советские и немецкие самолёты. А ещё – расстрелы партизан за нашим огородом. Мама прятала меня в погреб, но я всё видел...
– Вы начали петь в школе?
– Да, в 1943-м, когда мне было 8 лет. Причём фактически сразу попал на сцену. Развлечений тогда было мало, и мы вместе с тётей (тоже ещё девчонкой; она была ненамного меня старше) выступали на сцене дома культуры. Пели «Одинокую гармонь», «Ой, туманы мои, растуманы»… Я безумно боялся зала и закрывал глаза.
Времена были очень бедные: в школе 53 ученика на восемь букварей. Мама работала на бойне, ела сырую печёнку, чтобы выжить. Умерла в 61 год – сказались голод и стрессы.
– Отец не вернулся к вам после войны?
– Он остался в Гяндже, женился на азербайджанке, родил четырёх сыновей. Со мной начал общаться только когда я стал известным. Помощи я от него никогда не просил, а вот когда ему самому она понадобилась, устроил его в хорошую клинику. Обид на людей я всегда старался не держать, на родных – тем более.
– Вы могли бы сделать спортивную карьеру, если бы не травма?..
– В 1953-м я готовился сдать норму мастера спорта по гимнастике. На перекладине не успел зацепиться – меня перекрутило, ударился головой об пол. Неделю пролежал без сознания, потом адские боли. Спорт бросил, но не жалею: эта неприятность заставила меня поступить в музыкальное училище им. Н. А. Римского-Корсакова в Ленинграде. Параллельно я окончил физкультурный техникум и преподавал физкультуру в газотопливном ПТУ. Но музыка, конечно, перевесила.
Помню, в помещении ленинградской капеллы был заключительный концерт выпускников – в зале шикарная акустика, и вот в этой роскошной обстановке я пел целую программу из четырёх произведений. (Напевает романс «Ночной зефир».) После этого романса я спел ещё один. (Напевает романс «Влюблён я, дева-красота».) Потом была ария Демона. (Напевает арию из оперы Антона Рубинштейна «Демон».) Это было третье. Четвёртым был романс Глинки. Текст уже забываю, но что-то ещё помню. Если поднапрячься, я могу восстановить.
Предпремьерная репетиция оперы Тихона Хренникова «В бурю» на сцене Омского государственного музыкального театра. Февраль 1982 г.
оржественное открытие нового здания театра. Вручение символического ключа от Омского государственного музыкального театра. Февраль 1982 г
– Как совмещали учёбу в Ленинграде?
– Днём – физкультурный техникум, вечером – училище им. Римского-Корсакова. Спортсмены смеялись надо мной: «Усубов, спой!» А я и пел.
Самое смешное, что и второй толчок моей музыкальной карьере опять дали «физкультурники». На одном из праздников меня услышал министр профессионально-технического образования Генрих Зеленко – и поспособствовал моему переезду в Ленинград.
– Он же вас и познакомил с Иваном Козловским?
– Да, он познакомил с Иваном Семёновичем. Это было 5 января 1954 года. Я пел на концерте с оркестром баянистов и аккордеонистов…
– То есть всего в 19 лет?
– В 18. Дело было в январе, а день рождения у меня в марте. Мне аккомпанировал смешанный ансамбль – половина гармонисты и половина аккордеонисты. Я пел модную и популярную тогда песню «Сибирский вальс».
– И среди слушателей этого концерта оказался Иван Козловский?
– Не слушателей, а участников! Тогда это было повсеместной практикой: сборный концерт – и звёзды сцены, и молодые начинающие исполнители. Иван Семёнович пел романсы под гитару, ему аккомпанировал очень популярный в то время гитарист. После концерта Козловский подошёл ко мне и позвал в гости.
Через 2 дня я уже был дома у Козловского. Он меня принимал. Накрыл стол… Вначале он позвал своего аккомпаниатора. Дал урок. Ему понравился мой голос. Тембр у меня тогда действительно был оригинальный. Потом накрыл стол. Я чуть ли не впервые увидел на столе груши, яблоки, виноград. И это в январе месяце!
Иван Семёнович сказал: «Я люблю коньячок. Как ты смотришь на это?» – «Я не знаю, я ещё не пил». Тогда я в первый раз в жизни выпил коньяк.
– С Козловским?
– С Козловским. (Смеётся.) Иван Семёнович сказал мне: «Голос – бриллиант. Только шлифуй!»
– Неплохо вы начали!
– Неплохо! Мы с Иваном Семёновичем поддерживали отношения. Когда я приезжал в Москву, то шёл к нему как к себе домой – и, конечно, посещал все его концерты. Помню, на своё 70-летие Иван Семёнович пел ни много ни мало арию из второго акта оперы «Лоэнгрин». Сложнейшая, огромная вагнеровская ария. И пел он как бог.
– С Ростроповичем вы тоже были близко знакомы?
– Мы со Славой подружились в Баку. Он приезжал сюда. Неделю шли концерты в филармонии. В день шесть концертов по часу, для школьников.
– Шесть концертов в день?!
– Да, ну такие правила тогда были. В день по шесть концертов. Я говорю: «Слава, давай я буду рассказывать о тебе». В первый день он это позволил, а на второй день говорит: «Знаешь, что? Давай лучше так. Ты меня представишь и сиди отдыхай. Возьми учебники и почитай. Тебе надо готовиться. Ты же учишься в консерватории. Я сам буду рассказывать. Не волнуйся, я расскажу лучше, чем ты, потому что я лучше себя знаю, чем ты меня знаешь».
– Вы десятилетиями работали с Муслимом Магомаевым. Каким он был?
– Гениальным и очень, очень наивным. В 1967-м он приехал из Болгарии с гастролей заросший, как йети. Умолял: «Алик, подстриги!» Я попытался, но получалась «лесенка», тут нужен был профессионал – в итоге повёл его в парикмахерскую. А однажды я поймал его подругу Людмилу, которая воровала деньги из его стола. Муслим, впрочем, её простил. Он легко относился к деньгам, и этим многие пользовались.
– Рассказы о его легендарной лени – правда?
– Враньё! Он мог сутками репетировать.
Премьера оперетты Оскара Фельцмана «Пусть гитара играет» на сцене Омского государственного музыкального театра. Февраль 1981 г.
С Тихоном Хренниковым. Баку, 1964 г.
– С кем ещё из артистов того времени вы были дружны?
– Самая большая дружба у меня была с Женей Мирошниченко. Народная артистка СССР, великолепная, потрясающая певица!
Ей я даже организовывал свадьбу в 1970 году. Она вышла замуж за главного режиссёра Киевского театра оперетты. Помню, как делал банкет – только со стороны невесты было человек 80 её близких друзей, не меньше…
– Как вы познакомились?
– Это было ещё в 1954 году во время Дней культуры и художественной самодеятельности трудовых резервов. Женя была выпускницей Харьковского государственного ремесленного училища, поэтому имела отношение к профтехобразованию.
Впрочем, в то время она уже пела партию Джильды на сцене Большого театра – и вот с её арией и выступала, а я на том концерте пел песню о Баку. Мне было 19, а ей – 24.
Аккомпанировал мне ансамбль народных инструментов Дома культуры трудовых резервов под руководством Арифа Меликова, потом написавшего балет «Легенда о любви». Он обошёл практически все сцены оперных и балетных театров мира.
Меликов аккомпанировал, а я пел. Пел я с огромным успехом. Было несколько тысяч человек артистов из трудовых резервов, но все знали только меня – Алика Усубова.
Я был симпатичный парень. Чёрные волосы, красивый национальный костюм: голубой бешмет с поясом, который с меня сорвали девочки-поклонницы и поделили на кусочки.
– Почему вы уехали из Баку в Омск?
– Я всегда хотел ставить как можно больше масштабных спектаклей – и в 1980 году такая возможность мне представилась. Глава Омского обкома партии Манякин предложил мне возглавить областной театр музыки и комедии, который вот-вот должен был перейти и в новый статус Омского государственного музыкального театра с соответствующим преобразованием штата: новой балетной и полноценной оперной труппой… Всё это давало возможность решать амбициозные творческие задачи.
Новое здание театра было уже построено, и шли внутренние работы, но я попросил расширить оркестровую яму, где можно разместить полноценный оркестр... Меня всегда привлекало бескрайнее поле для работы, «целина»…
– Там же, в Омске, вы встретили вторую жену.
– Да, Елену. 30 декабря 1980-го, после собрания, увидел её в коридоре: она клеила стенгазету. Спросил: «Вы кто?» – «Елена Шевченко». Я сразу понял – это моя судьба. Через 3 года родился сын. Прожили 44 года вместе.
С Ниной Геновой, министром культуры Омской области, и Мстиславом Ростроповичем. Омский государственный академический театр драмы. 1997 г.
На премьере оперетты «Кавказская племянница, или Не прячь улыбку!» в Волгоградском музыкальном театре. Сентябрь 2014 г.
– Вы ставили «Лейли и Меджнуна» в Баку. Как это было?
– В 1970-х это была первая моя крупная постановка. Ниязи дирижировал, я режиссировал. Спектакль шёл 50 раз при аншлагах. Но интриги... Артисты старой закалки боялись перемен. Один баритон даже подстроил падение декораций, чтобы сорвать премьеру. Не вышло – зал аплодировал 20 минут.
– А как вы познакомились с Тофиком Кулиевым?
– В 1960-х он писал музыку для моих спектаклей. Помню, как на 85-летии Тофика я был режиссёром-постановщиком. Полад Бюльбюль оглы пытался «затмить» юбилей – вылезал на первый план. Я его одёрнул: «Сегодня Тофик главный!»
– Вы работали с Вагифом Мустафа-заде. Каким он был?
– Гениальным. Но упрямым. В 1979-м он собрался на гастроли в Тбилиси, несмотря на жару и больное сердце. Жена Эльза умоляла его остаться, но он поехал. Там его и настиг инфаркт...
– Вас называют «человеком-оркестром»: певец, режиссёр, организатор масштабных мероприятий. Какие проекты самые памятные?
– В 1982-м в Гяндже на стадионе Ленина поставил концерт с хором в 26 тыс. человек и оркестром из 150 музыкантов. Ниязи дирижировал, я руководил. А ещё – дни азербайджанской культуры в Киеве в 1989-м. Полад умолял спеть две песни, чтобы показать себя круче, чем София Ротару. Я договорился. Он сорвал овации, а она – скромные аплодисменты.
– Вам тяжело вспоминать из-за проблем со здоровьем?
– Инсульт украл часть памяти. Иногда не могу вспомнить фамилии. Но я не сдаюсь. Готовлю «Кавказскую племянницу» на азербайджанском к юбилею. В 2014 году поставил её в Волгограде, в 2015-м – в Баку, в 2017-м – в Казахстане. Теперь хочу вернуть в Баку.
– Что считаете главным в жизни?
– Людей. Дружбу с Гагариным, Ростроповичем, Кобзоном... Помню, как Зыкина просила познакомить её с хорошим мужчиной – познакомил. Всё это и есть жизнь.
– Вот так просто?
– Мы с ней давно дружили, ещё с 1972-го, когда были дни культуры России в Азербайджане. Министр, зная, что мы с ней в добрых отношениях, прикрепил меня к ней. Я с ней мотался по всей республике. Часто бывал у неё на концертах в Москве. Вот такая была дружба, что я выступил для неё в роли службы знакомств. Кстати, вполне успешно.
– Ваш совет молодым?
– Не бойтесь падений. Если бы я не разбился на перекладине, не стал бы режиссёром. Всё к лучшему.
Персоны, упоминаемые в этом материале:
А. Усубов
