ИГОРЬ САНДЛЕР: «Я – солдат рок-н-ролла»
Представлять Игоря Сандлера можно долго – музыкант, продюсер, радио- и телеведущий, заслуженный работник культуры РФ и одновременно заслуженный работник промышленности, запатентовавший технологию производства глазированных творожных сырков с начинкой. Мы поговорили об истории и будущем музыкальных фестивалей в России, о том, как найти своё призвание и реализоваться в своей стране.
– В августе 2024 года на ВДНХ прошёл очередной фестиваль прогрессивной музыки SANDLERFEST. Начинался он, если я правильно помню, 6 лет назад, с Russian Woodstock. Расскажете, как это было?
– Давайте тогда вернёмся не на 6, а на 55 лет назад, в 1969 год. Мне 13 лет. В Америке прошёл культовый фестиваль в Вудстоке. Первый в истории мировой музыкальной индустрии, ставший социальным явлением. Чуть позже, в 1972-м, я за бешеные деньги (150 рублей – это больше, чем зарплата среднего советского инженера) купил тройной виниловый альбом с живыми выступлениями музыкантов – и заслушал его до дыр. Джими Хендрикс, Дженис Джоплин, Джоан Баэз, Сантана, Джо Кокер… Каждый – легенда! Все треки с этой пластинки я знал наизусть, я буквально присягнул рок-н-роллу, стал его солдатом и всю жизнь несу эту культуру в своём сердце.
Наступает 2019 год, полувековой юбилей исторического события, изменившего многие, в том числе и мою, жизни. Я бегаю и ищу финансирование, чтобы отметить эту дату. Узнаю, что в Америке Майкл Лэнг, один из основателей «Вудстока», тоже бегает и ищет деньги. Уже в феврале он объявляет, что нашёл 100 млн долларов и собирает юбилейный фестиваль в Нью-Йорке. А у меня даже площадки ещё нет.
Вдруг в июле я узнаю о существовании такого места, как «Золотой город». Это под Тулой. Один очень уважаемый человек, Альберт Джуссоев, купил там 1,5 тыс. гектаров земли и построил парк развлечений в китайском стиле. Когда заезжаешь внутрь, там красота! Картинг, парк динозавров. Небольшой городок с отелями, церквушкой, конюшней с арабскими скакунами, библиотекой, ресторанчиками. Огромные, самые большие в Европе, тёплые туалеты – на 250 мест мужские и на 200 женские. И самое главное – в центре этого города построена громадная сцена с аппаратурой. Площадь на 30 тыс. человек. VIP-зоны шикарные. Просто идеальное место для проведения концертов.
Мы познакомились и подружились с хозяином, договорились, что он мне отдаёт всё бесплатно и что я провожу юбилейный фестиваль у него в «Золотом городе». Пригласил 54 группы из США, Дании, Ирландии, Нидерландов, Германии, Швеции, Израиля и т.д. Потом позвонил Альберту Александровичу и говорю: «А можно я обнаглею немножко и ещё попрошу денежек? Я привезу Барри Мелтона и Эллиота Кана, людей, которые на оригинальном "Вудстоке" выступали». Он не отказал.
Когда до фестиваля осталось несколько недель, мне посреди ночи позвонил Игорь Бутман. Говорит: «Игорёк, тут Алексей Геннадьевич Дюмин, губернатор Тульской области, узнал, что ты проводишь у него рок-фестиваль. Я сказал ему, что ты мой друг и если за что-то берёшься, то волноваться не стоит. Но он всё равно хочет с тобой увидеться».
Прилетаю в Тулу. Захожу в кабинет губернатора. Большой длинный стол. Там сидят министр культуры, министр туризма. Дюмин садится напротив меня и говорит: «Игорь Борисович, спасибо вам, что выделили время и приехали. Вы у меня юбилейный фестиваль "Вудстока" хотите провести?» – «Да». – «Я вот тут почитал». Достаёт какой-то журнал и протягивает: «Правильно я понимаю, что там полмиллиона хиппи в поле собрались? Дождь шёл, все валялись в грязи: ни воды, ни еды, ни туалетов, ни полиции. Три человека погибло. Один от передоза, один с фермы упал, а ещё одного трактор в поле переехал. Пробка на 50–70 миль вокруг, люди не могли до фестиваля добраться, легендарный Джими Хендрикс в субботу вечером должен был выступать, а в итоге в пять утра в понедельник выступал… Я правильно понимаю, что вы всё это собрались ко мне в Тулу привезти?!»
Я говорю: «Алексей Геннадьевич, я просто преклоняюсь перед вами. Вы губернатор, у вас серьёзные оружейные заводы, военная промышленность. И вы столько времени уделили истории этого фестиваля! Да, всё, что вы рассказали, чистая правда. Но это пена. Да, три человека погибло, правильно, но двое родились прямо там и сотни человек зачали, потому что была свобода любви. Демография Америки поднялась после фестиваля! (Все улыбнулись.) Ведь хиппи провозглашали те же лозунги, что и мы в СССР. У всех обычных людей одни и те же желания: мир, любовь, музыка, жить в прекрасной стране без коррупции, без того негатива, который несло в то время капиталистическое общество».
Минут сорок я ему всё это рассказывал. В итоге он встал, ушёл к себе. Выходит и выносит мне вот такой тульский самовар с медной трубой, два мешка пряников и говорит: «Убедил. Давай будем проводить фестиваль». – «Супер!» – «Чем помочь?» – «Чем можете, любой помощи будем рады. Рекламой помогите, службой безопасности». – «Ну отлично. По рукам».
Короче говоря, фестиваль вышел просто невероятный. Так как площадка новая, нераскрученная, мы сделали бесплатный вход. Тысяч десять зрителей к нам приехало, хотелось бы больше, конечно, но всё же это был совсем новый проект.
Через месяц я полетел в США и там узнал, что Арти Корнфельд, основатель «Вудстока», живёт в Майами. Обзвонил всех знакомых с просьбой устроить встречу – все говорят, что нереально, мол, он очень богатый, старый и больной человек, живёт абсолютным отшельником, никого не принимает. Но я поставил на уши всю Америку и на следующий день в 12 часов был на вилле Арти. Он пожал мне руку со словами: «Вы шестнадцатый человек за 20 лет, который пересёк порог моего дома». Три часа я у него брал интервью.
В итоге он встал с дивана, подошёл к полке, достал свою книгу «Вудсток» и написал на первой странице: «Моему брату с любовью к рок-н-роллу», подарил несколько уникальных журналов тех лет, фотоальбомы. И я осмелился попросить использовать его имя при организации следующих фестивалей. Он мне сказал на камеру: «Я доверяю моему брату Игорю и разрешаю использовать моё имя, потому что мы с ним солдаты рок-н-ролла, верим в рок-н-ролл и дружбу».
Для меня это был шок! Человек-легенда, который никому не даёт интервью и ни с кем не встречается, вдруг так открылся мне и разрешил использовать его имя. А это у них как нотариальный документ, считай.
В следующем, 2020 году началась пандемия. Тем не менее я пришёл на ВДНХ к генеральному директору Сергею Юрьевичу Шогурову, и мы договорились, как провести на Выставке фестиваль с учётом всех санитарных ограничений. Посвятили его врачам. Потому что они работали тогда круглосуточно, кровью и по’том спасали тысячи людей.
Так у фестиваля появилась новая, великолепная постоянная площадка. В 2022-м мы переименовали фестиваль в SANDLERFEST, под этим названием он сейчас прошёл в третий раз. Я не особо люблю выпячивать своё имя, но ребята из моей команды убедили. Мол, сразу видно, кто стоит за фестивалем, кто крайний в случае чего: разве ответственность – это плохо?
– Насколько сложно сейчас приглашать западных музыкантов?
– На этот фестиваль приезжал легендарный человек – солист Deep Purple и Rainbow Джо Линн Тёрнер со своей группой…
– Не побоялся?
– Вот! Ключевое слово. Он не побоялся. У меня много друзей на Западе. Я встречался и переписываюсь с музыкантами Scorpions, Deep Purple, Оззи Осборном, AC/DC (Крис Слейд), Брайаном Мэем и Роджером Тейлором из Queen. Но рискнул приехать только Джо, причём понимая, что давление на него в его стране будет серьёзное. Победили дружба, вера в любовь и рок-н-ролл.
– То есть ценности Вудстока…
– Peace, love, music. Абсолютно верно. Это вообще мой девиз. Политика разъединяет, а музыка объединяет, поэтому я вне политики. Я топлю (модное слово) за Россию и самое главное, – за культурный код России.
У меня есть любимая история про Черчилля: как во время войны ему принесли на подпись бюджет. Он читает статьи расходов. Последнее – культура. Там какая-то маленькая цифра стоит. Премьер-министр садится, закуривает свою легендарную сигару и говорит: «Почему на культуру так мало денег выделено?» – «Как, Уинстон, война же идёт». – «А за что мы воюем?!»
Вот это ключевое. Культура и спорт – это показатель уровня страны, а России есть чем гордиться. В Америке на первых строчках классических радиостанций 3 года назад были Чайковский, Рахманинов и Стравинский. Только потом уже Моцарт, Бах, Бетховен и так далее. Сейчас нас по беспределу убрали из ротации, но русская классика, литература – Пушкин, Толстой, Лермонтов, Чехов, Достоевский – это наше достояние.
– А рок-музыка?
– Мы знаем прекрасно, что есть такое направление, как русский рок. А где такие направления, как симфо-, арт-, классик-, джаз-, фьюжн-, блюз-, прогрессив-, психоделик-, глэм-, гранж-, новая волна, регги-, индастриал-, метал-, хард-, альтернатива-, инди-, готик-, кантри-, этно-, фолк-РОК, и все они уже с приставкой НЕО-, ПОСТ-? Вот мы как раз всю эту палитру красок рок-музыки и представляем на нашем фестивале.
Мы дружно – под гитару, под бутылочку, у костра – поём свои песни на русском языке и радуемся, но варимся в собственном соку, потому что тексты непонятны иностранному слушателю.
Вот в Швеции было и есть множество прекрасных музыкантов, однако большинство из них не знают за пределами страны. Зато все знают ABBА, потому что они пели на английском. В Германии огромное количество рок-групп, но мы знаем Scorpions, потому что они поют по-английски. Я тоже предлагаю: ребята, давайте покажем миру, кто такие россияне. Что мы не медведи, бегающие с балалайками.
– Тогда почему бы не петь сразу на китайском? Полтора миллиарда потенциальных слушателей, как-никак.
– Согласен. Давайте и на английском, и на китайском петь, главное – транслировать миру, кто такие россияне. Чтобы молодёжь за рубежом не верила той ерунде, которую им про нас СМИ рассказывают. Я 17 лет учился профессионально, окончил Саратовскую консерваторию, и мне близка классическая музыка, поэтому одна из программ нашего фестиваля в этом году – русская классика в роке: Чайковский, Рахманинов, Прокофьев, Шостакович, Римский-Корсаков в новом прочтении. Мы говорим с молодёжью на их языке – на языке рок-культуры.
– Почему вы обозначаете SANDLERFEST не как рок-фестиваль, а как «фестиваль прогрессивной музыки»?
– В рок-музыке существует множество направлений, но когда в России говоришь «рок-фестиваль», то все представляют себе что-то типа «Нашествия». А наш фестиваль абсолютно другой.
Моё любимое направление – прогрессив-рок: Emerson, Lake & Palmer, King Crimson, Genesis, Yes, Led Zeppelin… Отдельная сцена фестиваля отдана мастер-классам от Академии Ларисы Долиной до ГИТИСа… В этом году давать мастер-класс специально прилетал Владимир Салтаев, солист Венской оперы.
Многие талантливые ребята до сих пор сидят в подвалах, на чердаках и играют потрясающую музыку, но у них нет шансов показать себя. В 2024 году нам подали заявки 330 групп! Мы устроили голосование подписчиков: 10 коллективов вышли в финал, победитель попал на главную сцену в Зелёном театре, а остальные – на другие сцены. И ещё нескольких из тех, кто не набрал достаточно голосов, но достойных, я от себя пригласил выступить.
– Значит, попсы и шансона на вашем фестивале нет?
– Ну это просто не моя культура. А фестивалей русского рока и так много: помимо «Нашествия», есть ещё «Дикая мята» и другие, и группы там, надо сказать, выступают одни и те же, кочуют с одного мероприятия на другое. Мы же акцент делаем на молодые, малоизвестные, но очень качественные группы.
Понимаете, я не люблю в жизни быть вторым, подражать кому-то. Когда были времена хиппи, я первым из музыкантов побрился налысо. Никто в СССР не играл классику в роке, а я стал играть в 1980-е годы в группе «Индекс-398», где вокалистами были Альберт Асадуллин и Григорий Лепс, а в первом отделении играли инструментальную и классическую музыку в рок-аранжировках. Я первый создал англо-российскую рок-группу Red Rock. Много в английской прессе о нас писали.
– А ещё вы первым придумали глазированные сырки с начинкой…
– Давайте и об этом расскажу. Хотя тут надо вернуться в начало 1990-х. Тогда я жил между Россией и Великобританией – но в один прекрасный день вернулся в Москву, чтобы серьёзно заниматься музыкой. Вернулся – и понял, что музыка заблудилась и ушла совсем в другую сторону, мне совершенно неинтересную.
Судьба меня кинула в «молочку». Я случайно встретил на Павелецком вокзале своего приятеля из Саратова. Он был военным. Военное училище в Саратове оканчивал. «Чем занимаешься?» – «Да ничем». – «И я ничем. Надо как-то деньги зарабатывать». – «Мой сосед по лестничной клетке – директор Останкинского молочного комбината».
И вот через несколько месяцев мы уже берём в аренду на Останкинском молочном комбинате оборудование. Я привёз из Англии pure pack, и мы на нём начали разливать соки в пакеты. До этого момента они ведь были в трёхлитровых банках: яблочный сок, томатный, берёзовый… А мы на Останкинском комбинате проконсультировались с сотрудниками, размешивали концентрированный сок и фасовали в пакеты «домиком». Довозили их до метро «Дмитровская» (там рядом) и продавали.
У нас их влёт скупали! Сок в пакетах – это было что-то новенькое. Но через несколько часов пакет разбухал и взрывался: мы не знали технологию. Кто-то успевал выпить, а кто-то нет. Но люди всё равно покупали.
Ночью мы считали мешки денег с этими липкими трёшками и рублями за соки. Новый концентрат разливали, опять продавали, он опять взрывался. Опять разливали. Потом поняли – что-то мы не то делаем, в Англии-то не взрывались они у меня.
Пригласили технологов. Они сказали, что там определённая температура должна быть, а внутри картона фольга. Мы исправились, но тут уже «Вимм-Билль-Данн» и J7 появились.
В 1997 году я познакомился с японской компанией Rheon. Это крупнейшая в мире корпорация, которая продаёт пищевое оборудование, где можно начинку и оболочку совмещать. Там два бункера. В один начинку, а в другой оболочку кладёшь. На выходе получается «что-то в чём-то».
Мы с моим другом пришли на 28-й хлебокомбинат в Зеленограде. Купили оборудование и поставили там. Впервые в России стали производить пряники с начинкой.
Пряники – исконно русский продукт. Его столетиями все любили и ели. Единственный пряник с начинкой был тульский, но он вручную делался, а мы автоматизировали. В один бункер – джем. В другой – тесто. Внутри это оборудование волшебным образом обволакивало джем тестом. Получался пряник с начинкой. Популярность была бешеная. Мы поняли, что это фишка, и взяли дистрибьюторство Rheon, стали эксклюзивно продавать их оборудование в России. Все хлебозаводы им обзавелись.
Я по жизни сладкоежка и всегда обожал глазированные сырки. Начал думать: а нельзя ли внутрь джем поместить? Взял с партнёрами в аренду цех на молочном заводе города Коломны, поставил туда наш аппарат и приступил к экспериментам.
– Всё оказалось так просто?
– А вот и нет: я 2 года жизни на это убил. Первое время ничего не получалось, из аппарата вылезала какая-то непрезентабельная масса. Потом поняли, что дело в твороге: его разводили совершенно безбожно, форму он не держал. В это время в магазинах славилась сметана из Иваново, в ней ложка стояла. Мы поехали на местный молокозавод. Подкараулили после смены главного технолога и, как в известном фильме про мафию, сделали предложение, от которого она не смогла отказаться. Увеличили зарплату в 2 раза, я ей квартиру купил в Коломне, и она к нам переехала.
В течение какого-то времени мы отработали сырки с начинкой. Купили специальные гранитные вальцы. Делали выжимку творога через валец, а когда уходила вода, добавляли сливочное масло. И уже потом начинку. У нас было до 40 видов: разные джемы, халва и, конечно, наш хит – сгущёнка. Самая популярная у покупателей и при этом самая дешёвая по себестоимости для нас.
Мы 4 года были монополистами на рынке. Никто не мог эту технологию украсть, потому что она требовала оборудования, которое в тот момент было только у нас. Но потом «Вимм-Билль-Данн» и Danone всё-таки скопировали весь наш процесс. А учитывая размер их бизнеса, они могли позволить себе демпинг.
Я сидел, думал и решил вот что: у вас 2,50 за сырок, а я сделаю сырок не за 3, а за 15 рублей. У меня был бренд «Тевье-молочник», в честь героя еврейского писателя Шолом-Алейхема. И я начал выпускать натуральную кошерную молочную продукцию… Можете почитать в интернете, что такое кошер: под специальным надзором раввинов выпускается качественная, хорошая пища, которую евреи едят уже более 3 тыс. лет.
– Помимо духовной составляющей, они следят за соблюдением технологии и чистотой…
– Совершенно верно. В Америке и Европе в любом приличном супермаркете есть специальные отделы кошерной еды. 80 % людей, которые покупают эту продукцию, никакого отношения не имеют ни к евреям, ни к религии – они просто готовы переплачивать за качество и уверены, что евреи для себя плохо делать не будут.
Я 2 года добивался этого значка. У меня один раввин жил на заводе, а один – на ферме, где доили коров…
– У вас были свои фермы?
– Нет, я закупал молоко. Но я договорился, и на ферме жили раввины. Молоко через трубы шло в цистерну машины. Раввин её пломбировал. Приезжал на завод. Второй раввин осматривал пломбу и вскрывал её. Он прослеживал всю цепочку от молока до масла, сырков, творога, йогуртов и после этого ставил печать.
Мы стали производить йогурты, кефир, ряженку, простоквашу, биокефир, варенец, сметану и написали на коробках Luxury. Все директора заводов в России у виска крутили: «Сандлер с ума сошёл. Какое молоко luxury? Молоко – оно и в Африке молоко». Я говорю: «Это у вас молоко и в Африке молоко, а у меня luxury, потому что качество топовое».
– А что за ферма?
– Совхоз Непецино под Коломной. Он поставлял молоко высочайшего качества в Кремль. Там лактоза, повышенный белок и жиры. Я сделал продукцию с суперупаковкой: тиснение с золотом, продавал в 5 раз дороже, чем у конкурентов.
– Явно не для широких масс…
– Я прекрасно отдавал себе отчёт, что работаю на 2–3 % населения – в нулевые годы уже стал формироваться средний класс, и на богатых людей. Благодаря этому я без входных билетов попал во все сети: «Азбука вкуса», «Перекрёсток», METRO, «Карусель», «Пятёрочка». Я занял нишу премиум-класса. И бизнес пошёл в гору, я даже сам не ожидал!
– Какая судьба у этого бизнеса?
– В 2014 году наступил кризис. У меня были оборотные средства в размере 100–120 млн рублей и ставка в банке 10,5 % годовых. Вдруг она взлетела до 25 % годовых. Почти как сейчас.
Я прихожу в банк и говорю: «Ребята, если бы я оружие продавал, наркотики или проституцией занимался, я бы 25 % платил, но молоко?!» – «Игорь Борисович, мы тебя любим и уважаем, знаем давно и ценим, но это Центробанка ставка. Мы не можем ниже. Ну, не 25 %. Сделаем 22 %. Ну, 20 % сделаем. Меньше не можем».
В итоге я просто не смог обслуживать свой кредит, был вынужден отдать завод, а новые владельцы его погубили.
Когда я ушёл из молочного бизнеса, то сел перед зеркалом и сам с собой стал разговаривать: «Чего ты в жизни хочешь? Или зарабатывать дальше деньги, идти в бизнес и опять начинать с нуля, или заняться любимым делом – музыкой и жить для себя?»
Я понял, что жизнь очень короткая. Мне не хочется тратить время, которое бог мне дал прожить на этом шарике, на то, чтобы тупо зарабатывать деньги. Я абсолютно без понтов человек. Мне не нужна чёрная икра и дорогие рестораны. Я живу скромно. Машина, дом, квартира есть. Нужно только любимое дело. И тогда я с головой ушёл в создание Центра и Фонда поддержки одарённых детей и молодёжи. Учредителями фонда были Иосиф Кобзон, Вячеслав Зайцев, Лариса Долина. В попечительском совете – мой близкий друг Игорь Ларионов, Олег Газманов, Игорь Бутман.
– А с чего началось ваше увлечение музыкой? В каком возрасте?
– Мне было 5 лет.
– Получается, это был 1961 год?
– Да. В любой еврейской семье ребёнок должен заниматься музыкой. Так положено, хочешь не хочешь. Конечно, я не хотел. В 5 лет мама пригласила учительницу, и я начал играть гаммы и этюды Черни. И так всё детство. Пацаны в футбол во дворе гоняют, кричат: «Гарик (во дворе меня Гариком звали), выходи играть!» Я в слёзы, эти гаммы достали уже… А у меня мама такая жёсткая женщина: «Пока два часа не позанимаешься, никакого футбола».
Я удирал. Мы на втором этаже жили. Она меня ловила, привязывала верёвкой к пианино, чтобы я не удрал. Я орал как резаный: «Не буду! Не хочу!» – «Будешь. Два часа. А если будешь орать, три часа будешь играть».
Лет в 8 или 9 мне попался журнал «Кругозор» – такой довольно странный по форме, квадратный, а в середине на спиральках вложены гибкие синие пластинки. И вот на одной из них я услышал песню "Girl" The Beatles. В переводе «Девушка», группа «Жуки»: так и было написано. Я её услышал, и меня прибило. Я подумал, что это какая-то магия.
Потом я уже стал интересоваться и другими группами тех лет: Rolling Stones, The Beach Boys, The Monkees. Начал их подбирать на клавишах.
Как-то купил у старшеклассника фотографию The Beatles за 30 копеек. Там было четыре лохматых парня. У меня эта фотография до сих пор дома есть. Там подписи такие, что непонятно, кто есть кто: просто какие-то четыре лохматых парня. Уговорил папу взять фотоаппарат, переснять и напечатать 10 фотографий поменьше – потом продал их по 15 копеек каждую. Таким образом, заработал рубль двадцать – первые свои деньги.
– Получается, если бы не мама, вы бы не стали сейчас музыкантом… Вечный выбор: заставлять ли детей делать то, что им вроде не нравится, или не заставлять.
– Когда у меня спрашивают, надо учить или не надо, я говорю, что в любом случае надо, но… Пример – мой сын Сеня. Я 2 года мучил его игрой на скрипке, играл он ужасно, у меня нервы не выдерживали. В итоге он просто разбил скрипку об угол шкафа, и всё. Сейчас он бизнесмен. Прекрасная компания в Израиле. Занимается ИТ-технологиями. Так что нет, не надо мучить. А вот давать музыкальное образование надо обязательно, потому что музыка – это культурный пласт. Это даёт общее развитие, даёт более широкое понимание жизни. Но это всё индивидуально. Вот что точно – не надо детям нервы мотать.
Персоны, упоминаемые в этом материале:
И. Б. Сандлер
