БОРИС МАКАРЕНКО: «Общество получило общий заряд эйфории от присоединения Крыма»
Падение экономики и кризис последнего года влияют не только на активность предпринимателей, но и на общественные настроения. О том, какие вызовы новый экономический кризис ставит перед политической элитой и обществом, в интервью «Бизнесу России» рассказал председатель правления Центра политических технологий Борис Макаренко.
– Последнее время зачастую говорят, что нынешний кризис отличается в России уникальным уровнем политической консолидации общества, на который не влияют никакие негативные экономические последствия. Согласны ли вы с такой точкой зрения?
– Я бы разделил лояльность общества власти на две части. Первая часть – это материальная легитимность, когда общество считает, что власть ей даёт материальные блага (высокие зарплаты и пенсии) и публичные: хорошее качество дорог, сохранение правопорядка, и т.д. У власти всегда были высокие рейтинги, в том числе у президента и у партии «Единая Россия», но вопреки этому общество всё меньше получало от власти материальных и публичных благ. Вторая часть – это символическое лидерство, когда нация сплачивается вокруг лидера, которого она считает лучшим и готова за ним идти дальше. С этой частью всегда было хорошо в России, а присоединение Крыма довело эту легитимность власти в глазах общества до максимального уровня, что в том числе отразилось на рекордном рейтинге президента в 85 %. Более того, социологи регулярно замеряют рейтинги социального самочувствия общества, и с начала 2014 года к июлю-августу эти показатели достигли заоблачных высот. При этом в реальной социальной жизни рядового россиянина ничего позитивного не произошло. Общество просто получило общий заряд эйфории от присоединения Крыма и так сплотилось на фоне западных санкций против общего врага, что в итоге забыло об экономике.
– Высокий уровень политической консолидации позволяет проводить непростые институциональные реформы. В связи с этим не считаете ли вы, что сейчас именно экономический кризис может позволить нам реформировать всю систему?
– В России никогда материальное благополучие не было предметом социального контракта общества с властью. В Европе общество оценивает власть в основном по одному параметру – по тому, как хорошо идут дела с экономикой и уровнем жизни, в России всё сложнее. Действительно, высокие рейтинги в прошлом десятилетии власть получала за стабильность и гарантии того, что как минимум завтра не станет хуже, чем было вчера. Однако разные слои общества при этом имели к власти вполне конкретные претензии. Власть упустила возможность провести реформы на той стадии, когда экономика пошла в гору, когда у общества был накоплен социальный оптимизм, а у самой власти были резервы и «подкожный жир», чтобы подсластить пилюлю реформ. В своё время, попробовав провести простую институциональную реформу – монетизацию льгот, власть не сумела выстроить отношения с обществом, что привело к мощному социальному взрыву.
– Но разве высокие рейтинги не позволяют подсластить пилюлю?
– Да, при высоком рейтинге доверия у власти есть возможность объяснить обществу, что другого выхода просто нет. Общество, которое живёт в состоянии войны, готово пойти на реформы, но это будет непросто, так как компенсировать затягивание поясов власти практически нечем. Неслучайно, что власть избежала опасности пойти на мобилизационные меры, которые бы сделали ситуацию ещё хуже, но не решили бы ни одной проблемы. По сути, федеральная власть пошла на либерализацию экономики, об этом было прямо заявлено президентом в декабре 2014 года, и антикризисный план правительства содержит шаги, дающие бизнесу новые возможности.
– Многие экономисты связывают кризисные явления в нашей экономике исключительно с падением цен на нефть. С этой точки зрения институциональные реформы, о которых вы говорите, позволят нам наконец слезть с «нефтяной иглы»? И если да, то каких политических изменений с этой точки зрения можно ожидать?
– Несомненно, у нефти есть политическая составляющая. Более того, зачастую говорят о так называемом «ресурсном проклятии», которое не даёт двигаться стране по пути реформ. Если у развивающейся страны нет нефти или другой стабильной статьи экспорта, которая бы приносила высокий доход, то развиваться ей очень трудно, в том числе почти невозможно победить бедность, расслоение общества и накопить ресурсы для экономического развития. Чтобы понять, как это происходит на конкретных примерах, достаточно посмотреть на Киргизию или Таджикистан: этим странам выйти из бедности без ресурсов очень трудно. Понятие «цветных революций» очень неоднозначно, но можно точно сказать, что массовых выступлений против действующей власти практически не было в странах, где есть нефть (Ливия – слишком особый случай).
– То есть демократия оказывается чётко связана с наличием или отсутствием нефти?
– Политолог Самуэль Хантингтон сформулировал принцип «нет представительства без налогообложения», по сути, он перевернул формулу, с которой начиналась американская революция. Его идея означает, что если у страны есть высокий экспортный доход, заработанный стараниями 1 % рабочей силы, то власть может меньше облагать налогами и принуждать к работе остальной бизнес и население. В таком случае они не будут требовать себе представительства и демократического устройства. Эта идея была сформулирована в 1991 году и тогда не относилась к России, однако на нашем примере хорошо видно, что нефтяной доход даёт возможность решать бюджетные проблемы не за счёт повышения эффективности экономики, а за счёт рентного дохода.
– Как вы считаете, при ухудшении экономической ситуации протестные политические настроения в России будут расти?
– В 2012 году мы провели исследование в российской глубинке, и респонденты высказывали одну и ту же мысль: «эти москвичи на Болотной площади с жиру бесятся, но у них получается, и поэтому если у нас тарифы на ЖКХ пойдут вверх, тогда мы тоже выйдем на площадь, и мало не покажется». По сути, легитимность протестов была утверждена далеко за пределами круга людей, им сочувствующих. Но уже в 2013–2014 годах общество стало воспринимать протесты с политической составляющей как антироссийские или проплаченные враждебными России силами. Возможно, поэтому даже к концу лета 2015 года, когда экономика и доходы уже многие месяцы переживают спад, доверие общества к власти практически не пошатнулось, но негативные эмоции в обществе накапливаются: вспомним, после кризиса 2008–2009 годов рейтинги власти пошли вниз не сразу, а примерно через 2 года, аккурат к федеральным выборам.
– Помимо роста протестных настроений, одним из последствий кризиса эксперты называют необходимость изменения качества государственного управления. Согласны ли вы с тем, что качество управления в России стабильно падает?
– Да, качество государственного управления падает, хотя это не значит, что нет совсем никаких успехов. Принцип эффективного управления предполагает, что на 90 % экономических, социальных и политических проблем есть ответы, заложенные в законодательстве. Неэффективное управление означает, что практически все проблемы приходится решать вручную, и в таком случае возникает риск ошибки и коррупции. С этой точки зрения наглядным примером является место России в рейтинге Doing Business, который составляет Всемирный банк. За последнее время мы улучшили свои позиции в этом рейтинге в 2 раза, но до сих пор самые большие проблемы возникают в отраслях, где сложились жёсткие структуры, охраняющие текущие интересы, – это присоединение к электросетям, трансграничная торговля и получение разрешения на строительство.
– Каковы, по вашему мнению, основные последствия нынешнего кризиса?
– Для меня очевидно, что вызов этого экономического кризиса будет более серьёзным, чем кризисы 1998 и 2008 годов. Во-первых, Россия обладает гораздо меньшими ресурсами для выхода из кризиса, включая золотовалютные резервы, незадействованные экономические мощности, ресурс повышающихся нефтяных цен, потребительский спрос и т.д. Во-вторых, все прошлые кризисы проходили самый тяжёлый период всего за несколько месяцев, а потом у экономических субъектов появлялись какие-то надежды. Сейчас даже самые большие оптимисты говорят о том, что этот кризис точно продлится намного дольше.
Персоны, упоминаемые в этом материале:
Б. И. Макаренко
