Александр Панкин:«Осваивать новые рынки – это кропотливый процесс!»

С заместителем Министра иностранных дел РФ Александром Анатольевичем Панкиным мы поговорили о стратегическом развороте России в сторону Глобального Востока и Глобального Юга, о вызовах освоения новых рынков и роли МИД России в поддержке бизнеса в условиях санкций, ведь сегодняшние дипломаты – это проводники практических экономических интересов страны.

---

– МИД является ключевым заказчиком МГИМО. В этом году мой старший сын поступил на факультет международных отношений, я оказалась в стенах вуза, и меня впечатлили приятные лица молодёжи. По какому принципу вы отбираете к себе на работу?

– МГИМО – основной поставщик кад­ров для МИД. Но не только МГИМО.

Я вообще завидую тем, кто сейчас учит в МГИМО языки. Да и в целом сейчас есть все доступные технологии в интернете для изучения иностранных языков

У меня нет подчинённых. Все – мои коллеги. У меня маленький секретариат, а сотрудники – из разных департаментов. И это люди из совершенно разных вузов. Не только московских: есть из Санкт-Петербурга и Нижнего Новгорода.

Но в МГИМО действительно наиболее близкий, даже наиболее управляе­мый набор требований по обучению, который можно адаптировать к реальным задачам. В прошлом году к нам пришло порядка 80 выпускников.

Конкурс для поступления на работу в МИД, безусловно, есть. Во-первых, мы берём тех, кто хочет. Насильно не затаскиваем. Во-вторых, мы смотрим показатели успеваемости в образовании, интересы, дополнительные курсы, участие в олим­пиа­дах и иных ситуативных играх. Это тоже помогает вычленить тех, кто нам нужен.

Сейчас больше востребованы восточные языки, в сравнении с западноевропейскими. Я считаю, что познание восточного языка чуть-чуть переворачивает менталитет. После этого западные языки даются легче.

У меня у самого полувосточный язык: венгерский. Если вы осваиваете арабский или китайский языки, то потом французский или испанский учить намного легче.

– Вам в жизни пригодился венгерский?

– Пригодился на этапе обучения в 1980-е годы… Был тогда известный магазин «Дружба», если вы помните.

– Я честно не помню. (Смеются.)

– В 1980-е годы в Советском Союзе была определённая ограниченность зарубежных авторов, но в переводах на языки стран СЭВ продавалось много разных книг. В магазине «Дружба» были дешёвые книги, и, например, Кафку я впервые прочитал на венгерском языке.

Хочу ещё сказать про МГИМО. Это, конечно, очень серьёзный вуз. У него модели преподавания очень интересные, нужные, с использованием современных технологий.

Я вообще завидую тем, кто сейчас учит в МГИМО языки. Да и в целом сейчас есть все доступные технологии в интернете для изучения иностранных языков. Не то что 40 лет назад. Хочешь – разговаривай с искусственным интеллектом на иностранном языке. Хочешь – фильмы смотри, книги читай. Возможностей для постижения разных наук, в первую очередь языков, намного больше.

Осваивать новые рынки – это кропотливый процесс. Когда говорят о роли МИД в этих процессах, то МИД часто является входной точкой в страну».

Мы довольны выпускниками ­МГИМО. Ребята с удовольствием едут в загранкомандировки, потому что у нас система достаточно жёсткая: нельзя всю жизнь работать в центральном аппарате и нельзя всю жизнь за границей сидеть, надо ротироваться.

В МГИМО парни и девушки хорошо подготовлены. Хотя никто не отменял формулу: «Забудьте всё, чему вас учили, в реальности всё иначе». Так жёстко уже это не озвучивают, но работа в МИД и учёба в МГИМО – это два разных процесса. Но ребята очень быстро осваивают дипломатическое ремесло.

– Раньше на работу шли только после выпуска из института, сейчас же студенты стараются начать работать чуть ли не с первого курса…

– Безусловно, мы привлекаем студентов на стажировки и практики с разных курсов. Это бесплатные практики. Pro bono, как говорится. С ними здесь знакомятся и присматриваются. Это помогает увидеть, как человек себя проявляет.

– Как текущая геополитическая ситуация влияет на дипломатическую риторику?

– Сейчас мы это называем разворотом в сторону Глобального Юга и Глобального Востока.

Я чуть позже перейду к вопросу дипломатической риторики, а что касается практической стороны, действительно происходит наращивание экспорта, импорта, инвестиций и всех сопутствующих операций – транспортная логистика, расчёты – в дружественные страны. Но трудностей – масса. Издержек добавилось. Осваивать новые рынки – это кропотливый процесс. Когда говорят о роли МИД в этих процессах, то МИД часто является входной точкой в страну. Подразу­мевается, что посольство не просто знает ситуацию (экономическую и прочую статистику вы можете взять и в интернете), но дипломаты в стране пребывания лучше остальных знают, какие структуры за какими процессами стоят и какие конкретные люди.

МИД помогает российскому бизнесу сопровождать эти процессы, особенно на стадии входа, знакомств, фильтрации того, как и что делать. Такие каналы.

Не всегда, знаете, министерство, уполномоченное на что-то, является главным в осуществлении этих взаимодействий. Есть какие-то люди, стоя­щие выше, ниже, сбоку – из бизнес-ассоциаций, например, приближённые к тем, кто принимает принципиальные решения.

Что происходит. Создаются транспортные и логистические хабы. Журналисты спрашивают: «Расскажите, как это всё делается?» Но поскольку эти вещи осуществляются в условиях наложенных на нас санкций (фактически являются обходом этих санкций), о них вслух не говорят. «Как вы добились того, что вам удалось расплатиться…»

– Как добились? С трудом!

– «С трудом добились. А как – не будем рассказывать». Как только кто-то хвастается, схема рушится: эффект домино.

С чего начиналась дипломатическая риторика. «Россию сейчас изолируем. С ней никто не будет ни торговать, ни иметь дело. Заклеймим и руки свяжем».

Наша дипломатическая риторика – это объединение стран Юга и Востока не через политические или идеологические лозунги, а через основы международного права, через практическое экономическое, торговое, финансовое взаимодействие, создание объединения БРИКС

В этом смысле их дипломатическая риторика уже поменялась. Уже никто про изоляцию России не говорит. «Россия никому в мире не нужна», «мизерная региональная экономика», «бензоколонка», как говорил один из не самых умных лидеров иностранной державы...

Наша риторика поменялась в том смысле, что мы помогаем нашим парт­нёрам не бояться делать то, что они боялись делать, потому что на них давили и давили. Риторика о том, что у стран БРИКС ВВП больше, чем у стран «семёрки». Посмотрите на развиваю­щиеся страны: их совместный ВВП больше, чем у Запада.

Конечно, кто-то скажет: «Ну это потому, что Китай и Индия!» Да нет, не только Китай и Индия. Все поднимаются в последние 20–30 лет. Мы помогаем им верить в себя. Верить в то, что есть отношения другие, кроме как отношения с Вашингтоном или Брюсселем в ЕС. Есть равноправие и взаимоуважение. Конечно, выгода должна быть обоюдная.

Мы часто говорим (это кому-то нравится, кому-то нет), что неоколониальные практики сохраняются. Они присутствуют в политических, экономических и культурных процессах. То есть насаждение того, что нужно кому-то, не считаясь с тем, нужно ли это вам изначально.

Наша дипломатическая риторика – это объединение стран Юга и Востока не через политические или идеологические лозунги, а через основы международного права, через практическое экономическое, торговое, финансовое взаимодействие, создание объединения БРИКС.

Помните, с чего начинался БРИКС? С трёх стран. Потом пять стран. Потом девять, сейчас – десять, и в очереди стоит много желающих. Пока расширение членского состава приторможено, но БРИКС стал привлекательным.

Точно так же происходят процессы в Азии, в Африке, когда страны верят в свою региональную интеграцию больше, чем в глобализацию. Мы видим, как глобализация всё разнесла на куски. Кто-то говорит (я тоже так считаю), что она не умерла полностью, но стала «децентрализованной». Определённая тавтология. Сегодня все глобальные процессы модифицируются.

Происходит доминирование финансовых институтов. Сохраняется фактическое право вето крупных акционеров, но появляются новые банки развития, новые платформы взаимодействия.

Многие тоже понимают, что выключением или включением кнопки их могут отрезать от привычных каналов экономического общения.

Наши партнёры из числа стран мирового большинства верят в то, что могут более независимо и устойчиво делать то, что им нужно. Сочетать свои социальные программы с макроэкономическими.

Те же рецепты МВФ не проходят. Они понимают, что конфликт на Украи­не накачивается деньгами, а африканским странам не перепадает… Вся Африка получила от Всемирного банка меньше, чем Украина.

Это развивающиеся страны, хотя их называют emerging economies, то есть странами с нарождающейся экономикой. Многие из них – в очень продвинутой форме. Это не западные страны.

– В Африке в разных странах были русские школы. Эта инициатива продолжается?

– Да. Есть госпрограмма «Русский язык», где МИД – головное ведомство. Естественно, работаем с Минпросвещения России, с Минобразования России и структурами Россотрудничества.

Расширяем сеть физических и виртуальных школ русского языка. Сейчас удобно обучаться через интернет. И учебники поставляются в эти школы.

Прежде всего это пространство СНГ, но и Африка, и Азия, и Латинская Америка тоже. Мы стремимся к тому, чтобы сохранялся интерес к русскому языку. Ведь через интерес к нему выход на русскую культуру и науку значительно упрощается. Зная язык, вы можете смотреть, что у русских интересного.

– Хорошо, если бы и у русского студента сохранялось желание выйти на русскую культуру.

– Я уверен, что у большого числа представителей российской молодёжи есть стремление познать хронологически все пласты русской культуры, будь то живопись, искусство, литература, архитектура… Это и классика, плюс последующий авангард, в том числе и советский. Я люблю, например, советский авангард 1920-х годов.

– Вам дарят это на день рождения?

– Нет, конечно. Некуда вешать. (Смеются.) Мы знаем, что Россия всегда шла в русле современных тенденций и опережала многие процессы. Я даже про науку не говорю. Речь только про культуру. Россия опережала процессы, тренды, подходы, независимо от того, было ли это до революции или после революции, в советский период.

У нас – слияние разных течений, которые давали нам уникальные результаты. У нас мультиэтнический и мульти­кон­фессиональный народ. Эта палитра порождала на выходе интересные, уникальные творения. Наша культура – это точно не балалайка, не медведь с кольцом, не банка икры с бутылкой водки на столе, как иногда про нас злобствуют.

– Можно, пожалуйста, пару слов о проекте Большой Евразии?

– Это флагманская инициатива, которая называется Большое Евразийское партнёрство. Десять лет назад, в 2015 году, её выдвинул Президент РФ Владимир Путин, что стало откликом на усиление интеграционной динамики на континенте. Во многих регио­нах образовывались свои таможенные, торговые и другие союзы. И надо было их всех собрать под одну крышу.

Евразия – это же и Западная Европа, и Россия, и азиатская часть вплоть до Австралии. И нет единого стандарта по многим вопросам. Нет цифровой связанности, транспортно-логистической, регуляторной. Для того чтобы что-то провезти через границу, нужны упрощённые процедуры.

Это и есть регуляторика. Скорость и объёмы имеют большое значение. Чем больше облегчённых процедур и разных договорённостей, тем быстрее эти грузы перемещаются и продаются.

Смысл в том, чтобы существующие объединения, которых немало на Евразийском континенте, смогли нащупывать и создавать сетевое взаимодействие и строить конструкцию, которая могла бы состоять как из обязательств для тех, кто к этому готов, так и из доб­ровольных договорённостей, мягких подходов, сотрудничества, меморандумов.

Пока это не единая международная организация, не единый клуб с расписанными задачами. Но сейчас нащупывается потребность разных частей Азии быть соединёнными между собой. В том числе для выхода на внешние рынки. Через порты или другие терминалы.

Есть интересы, есть потребности – будет формироваться некий тематический или привязанный к конкретной продукции и услугам процесс, который позволит сделать это бесшовным пространством.

Когда спрашивают, как быть с западной частью, то точно её нельзя игнорировать. Но на текущем этапе сложно выстраивать отношения, когда они так злобно к нам относятся. Не столько даже злобно, сколько высокомерно: «Только у нас есть стандарты, они будут вашими, иначе мы с вами не будем взаимодействовать». Ну не будете и не будете. Но бизнес заинтересован в выстраивании взаимодействия. Это происходит через различные форумы, через встречи деловых ассоциаций. Сопряжение государственных интересов с интересами частного бизнеса присутствует всегда и явно. Государство не для себя это делает. Оно делает это, чтобы его бизнес мог расширяться, чтобы у людей росло благополучие, развивалось сотрудничество с зарубежными парт­нёрами.

Сопрягать можно разные вещи. Китайский «Один пояс – один путь», МТК «Север – Юг», Севморпуть. Казалось бы, где что, а всё движется сверху вниз, справа налево и слева направо.

Чем более густая будет сеть с опорными пунктами, с бесшовными про­цедурами, с признанием сертификатов на товары, услуги и пр., тем быстрее будут решаться многие проблемы, которые есть не только в восточной, но и в западной части нашего мира.

– В этой связи вопрос – как происходит взаимодействие бизнеса и МИД?

– Есть Деловой совет при Министре иностранных дел, который хорошо известен вашему отцу (Александру Шохину, президенту РСПП. – Прим. ред.). Совет собирается несколько раз в год на определённую тему, а темы могут быть разными: климатически-­экологическая или как выживать в условиях санкций.

МИД обязательно сверяется с бизнесом. В основном это крупные компании, ТПП, РСПП, Российский экспортный центр (РЭЦ), министерства экономического блока. Сверяемся с тем, что происходит в реальности с правами и проблемами российских экономических операторов.

Это практический инструмент для налаживания дальнейших прикладных каналов взаимодействия с российским бизнесом. Мы не решаем за бизнес его задачи, но предлагаем свою экспертизу и возможности государственного сопровождения значимых сделок и проектов.

– А с РЭЦ насколько эффективное взаимодействие?

– Российский экспортный центр – один из элементов в осуществлении внешнеэкономической деятельности России.

У него чёткие задачи. Помогает партнёрам искать друг друга. Помогает заключать сделки. РЭЦ востребован. Во многих странах существуют представительства.

Внешнеэкономическая деятельность – это не просто «есть товар, хочу продать». Нужно найти фрахт и кредитное финансирование.

Бизнес жалуется, но справляется, потому что есть драйв и государственная поддержка там, где это необходимо: через РЭЦ, ­РОСЭКСИМБАНК, другие структуры. Это взаимодействие даёт результаты, и нам это нравится.

– Хотела вернуться к разговору о моём старшем сыне. Ни на что не намекаю, но соломку подстилаю. (Смеются.) Он выбрал вторым языком португальский. Не прогадал?

– Один товарооборот с Бразилией – свыше 12 млрд долларов. Есть много хороших проектов, межправкомиссия, культурное сотрудничество. В Бразилии проживает больше 200 млн человек. Она даже побольше, чем Россия, в плане населения и мультикультурности.

Бразильцы с нами хорошо взаимодействуют во всех вопросах по двустороннему треку, на международных форумах. Говорят на португальском. Так что сын не прогадал.

– А Иран и Монголия являются стандартными или нестандартными партнёрами?

– Я бы не назвал их нестандартными партнёрами. Они очень даже стандартные. Монголия граничит с нами, а это более 3,5 тыс. километров! Только представьте! Монголия является важным связующим звеном для транзита. К Монголии испытывают интерес не только её естественные соседи – Россия и Китай, но и третьи стороны. Игры вокруг того, как использовать её сырьевые ресурсы и транзитный потенциал, ведутся разными государствами.

Иран – неарабское государство в регионе Ближнего Востока. Иран недавно подписал соглашение о зоне свободной торговли с ЕАЭС. Иран – наш стратегический партнёр во многих отношениях, в том числе в экономических вопросах.

Если уж у кого и учиться тому, как выживать в условиях жесточайших санкций, так это у Ирана.

– Предлагаю закончить российскими агротехногиями. Рекорды бьём?

– Прошлый год был точно не рекордный, но поставили свыше 70 млн тонн зерна. Около 57 млн тонн пшеницы. Поставляли всё – и сахар, и зерно, и удобрения. Недавно говорил с бразильским послом – страна на 85 % зависит от импортных удобрений.

– Возвращаемся к тому, что сын не зря выбрал португальский. (Смеются.)

– Российские технологии – это уже не просто продукт. Это реальные агротехнологии, обучение агрономов, ирригаторов. Сейчас в агротехнологиях активно используются беспилотники. Цифровые технологии. Российского колхозника не существует, но российский фермер больше стал похож на то, с чем раньше ассоциировался у нас американский фермер. У него компьютер, прогноз погоды, курсы чикагской и прочих бирж.

– И шляпа!

– Насчёт шляпы не уверен. Шапка точно есть. Агробизнес в России осовременился до неимоверности. Есть масса прорывов, поэтому у нас и урожаи такие, и линейка продуктовая, как вы видите. Помимо тонн зерна, есть и мороженое, и шоколад на экспорт… А почему бы не шоколад? Раньше был востребован швейцарский и бельгийский, а сейчас российский!

---

Персоны, упоминаемые в этом материале:
А.А. Панкин

---