ИГОРЬ ЛАРИОНОВ: «Шайба должна двигаться быстро, но мысль должна двигаться быстрее! »

Игорь Ларионов – величайший спортсмен современности, один из нескольких хоккеистов в истории, кто выиграл все основные титу - лы мирового хоккея. Человек-легенда. Профессор, как его все на - зывают, потому что он поражает аристократической скромностью и интеллигентностью. В общении с ним попадаешь под гипноз от его мощной внутренней силы и бесконечного обаяния. Два часа пролетели так незаметно, что даже не успели обсудить ресторан - ный бизнес Игоря Николаевича, который он начал в 2017 г. Зато обсудили вызовы и преодоления, с которыми Ларионов сталкивает - ся и по сей день, поговорили про силу воли и опыт, которым Игорь Николаевич делится сейчас с игроками «Торпедо», выяснили секрет его шикарной формы и, конечно, затронули тему любви. «Если есть счастье в семье, значит, будет успех и в остальном», – говорит он.

---

– Игорь Николаевич, вы являетесь отцом-основателем так называемого интеллектуального хоккея. А когда вас начали называть Профессором?

– Наверное, это произошло, когда в 20 лет я пришёл в ЦСКА. Пришёл в команду, где все игроки были крупными, мощными, старше меня, а я же весил 72 кг. Пробиться в состав было очень сложно. Необходимо было обладать таким качеством, которое даст возможность себя проявить: показать, на что ты способен не мышцами, а именно интеллектом. Профессора придумал Слава Фетисов. Я был последним и самым младшим, кто пришёл в легендарную «пятёрку».

– Как вы думаете, это врождённое качество? Или были прочитаны сотни книг?

– Меня с детства отличало нестандартное мышление. Любил шахматы, голландский футбол. Это проявилось, когда я начал играть в «Химике» в Воскресенске. Кто-то взрослеет быстрее – уже в 13–14 лет, кто-то – позже. Я был поздним, поэтому приходилось искать возможности, чтобы не толкнули, не зажали, не травмировали. Приходилось выбирать способы, как можно обхитрить, рассчитывать ходы. Например, на сборах юношеской сборной Советского Союза меня не увидели. Две недели мы таскали тяжести и поднимали штангу. Мне физически было сложно, а мою смекалку тогда не заметили. Но один из тренеров, который был на этом сборе, сказал: «Прошу обратить внимание на этого мальчика». Так я оказался на сборе в Череповце перед двумя товарищескими играми с Чехословакией. Именно там я привлёк внимание тренера сборной, потому что только во время игры видна конкретика. Не в зале, не со штангой, не на кроссах, а именно в игре. Так и пошёл мой путь.

– А были ли ситуации, когда вам говорили: «С твоей комплекцией займись лучше шахматами»?

– Да. В «Химике», когда пришёл в главную команду, меня называли «сынок». Причём меня не брали в команду до тех пор, пока за мной не приехал «Спартак». В то время, когда остальным в нашей команде было по 32–34 года – бывшие игроки «Спартака», ЦСКА, «Динамо», кто уже был «старым» для Москвы, я оказался самым молодым – 16 лет – и как самый младший бегал…

– За пивом? (Смеются.)

– Иногда. Таскал клюшки, тяжёлый станок, который точит коньки. Такая была участь новичка. Через 2–3 года в «Химике» в главной команде ко мне появился больший интерес со стороны ЦСКА, «Динамо», «Спартака» и «Крыльев Советов».

Когда ЦСКА начал за мной смотреть более плотно, мне сказали, что из-за моих физических данных у меня там нет шансов: «Тебя сломают, съедят, там нужно выдерживать сумасшедшую нагрузку».

После долгих сомнений я обратился за советом к Николаю Семёновичу Эпштейну (заслуженный тренер СССР, один из лучших тренеров в отечественной истории хоккея, тренер «Химика». – Прим. главред.). Он мне сказал: «Лучший вариант – ЦСКА, в этой команде играют Крутов, Макаров, Фетисов, Касатонов». К тому времени я уже был дважды чемпионом мира среди юниоров, но в «Химике».

Сомнения относительно ЦСКА были связаны с тем, что там жёсткая дисциплина, порядок. Отношения между главнокомандующим и солдатом меня немного смущали, потому что я люблю свободу. В «Химике» не было ни криков, ни унижения. К тому времени в ЦСКА я был на двух сборах, и мне было немного не по себе. Я точно не хотел попадать в рамки, в которых были Харламов, Петров, Михайлов, Третьяк, Лутченко, Мальцев, Васильев. Это легендарные люди, которых я видел по телевизору, на которых я учился, а позже стал против них играть.

Мне было трудно понять, как я смогу в той ситуации адаптироваться. Я говорю о внутреннем настрое. Попадая в такой коллектив, ты должен иметь стержень, который может согнуться, но не сломаться. Но когда поговорил с Николаем Семёновичем Эпштейном, принял решение, что попробую.

– Как часто в вашей жизни возникали сомнения и в каких ситуациях?

– Таких моментов было много. Ты же всегда идёшь по пути, где нет прямой дорожки – нет этого красного ковра, где всё отлично. Всегда нужно что-то преодолевать: в детском хоккее, в юношеском, потом в ЦСКА, в сборной.

За 27 лет, что я играл как профессионал, было огромное количество ситуаций, когда было сложно и нужно было потерпеть, когда нужно было иметь толстую кожу, чтобы игнорировать какие-то вещи, которые шли и идут до сих пор извне. В этом плане жизнь тебя закаляет.

Сложным был переезд из Советского Союза в НХЛ – в Северную Америку. Понимал, что я один из первых русских, кто уезжал в то время в чужую страну.

После многих лет великолепной игры и успехов по­падаешь в структуру, в команду, где всё по-другому. Абсолютно всё. Когда приезжаешь в чужую страну, нужно понимать законы, по которым она живёт. Нужно учить язык, культуру. Ещё и пресса пишет, что «приехали коммунисты забирать наши места в команде НХЛ». И для меня тогда крайне важным было не потерять своё состояние души, ведь именно в такие моменты возникает мысль, что можно дать задний ход.

Когда я уехал в Канаду, у меня на счету было 5 тыс. канадских долларов. Я считал себя самым богатым человеком в Советском Союзе. Контракт вроде подписали большой: на 750 тыс. канадских долларов! Но 375 тыс. ушло в СССР на развитие детского хоккея, налог в Канаде – около 50 %, оплата жилья, страховки. Сложные условия, когда, не теряя фокуса, нужно по жизни двигаться дальше.

В мои 13–14 лет мне нужно было выживать, когда все были физически сильнее. Здесь нужно было выживать в условиях, когда не понимаешь английского языка, каждый игрок из команды соперника пытается ударить тебя в незащищённые места, по ногам, уколоть тебя со спины.

– А как это – уколоть? Чем?

«Большая карьера обычно длится с 17 до 32 лет. Поэтому для меня 3 года – это был максимум. В итоге я играл до 44 лет. Лишь оглядываясь назад, осознаёшь весь свой труд, пожертвования, преодоления. Я даже не предполагал, что у меня будет такая длительная карьера в Северной Америке».

– Клюшкой. Клюшка – это оружие, ею можно ранить, сломать ногу, всё что угодно, особенно со спины. Судья этого мог просто либо не видеть, либо игнорировать. Раньше не было 25 камер, как на каждом игроке сегодня.

Раньше не было двух главных арбитров: один смотрит за шайбой, другой, как полицейский, наблюдает, что происходит вокруг. Был всего один арбитр, который смотрел за шайбой. А что происходит за шайбой, за обзором площадки – его не касается. Там могли ударить с двух рук куда угодно: по ногам, в шею. Эти вещи нужно было внутри себя преодолевать и не давать себе слабины.

Я уехал из ЦСКА, из сборной. Тогда мы выиграли всё, что можно. Мне в коллекции не хватало самого большого трофея в профессиональном хоккее – Кубка Стэнли. У меня есть девиз: «Нет лифта к успеху, есть только ступеньки, по которым ты должен подниматься» (Once you learn to guit, it becomes a habit – цитата принадлежит известному американскому футбольному тренеру Винсу Ломбарди и означает: «Если один раз сдался, то это становится привычкой. – Прим. главред.).

– В 1989-м вам было 29 лет, и по тем временам вам оставалось играть всего пару лет, а вы играли ещё 15…

– Да. (Смеётся.) Когда я подписал контракт, мне позвонил журналист из «Ванкувера». Задаёт вопрос: «А сколько ещё планируете поиграть?» Говорю: «Как понять? Контракт на 3 года – 3 года и поиграю». Большая карьера обычно длится с 17 до 32 лет. Поэтому для меня 3 года – это был максимум. В итоге я играл до 44 лет. Лишь оглядываясь назад, осознаёшь весь свой труд, пожертвования, преодоления. Я даже не предполагал, что у меня будет такая длительная карьера в Северной Америке. На самом деле я мог и ещё играть, но в 2004 году случился локаут: конфликт между профсоюзом игроков и Лигой, и год мы не играли. Я понял, что для меня это стало хорошей возможностью плавно уйти из большой игры. Хотя организм привык за 27 лет, что с 10 сентября (сейчас это 15 сентября) надо идти на работу, когда начинается сезон.

– Зарплату хоть платили до сентября?

– Нет. Зарплата хоккеистам в Северной Америке выплачивается всего 6 месяцев в году: с 15 октября по 15 апреля. В этом плане жизнь тебя учит сохранять и разумно тратить деньги, в то же время это возможность получить образование. Тогда в 44 года я осознал, что дети растут. И это самое драгоценное время, когда ты можешь дать детям не деньги, а своё личное время, когда можешь участвовать в их воспитании и развитии.

Для меня было важно взять паузу, оглянуться по сторонам, выбрать то, что интересно. При этом надо было быть гибким – рассчитывать свои дела и интересы так, чтобы они не имели негативного влияния на семью. В каждом сезоне 8 месяцев (6 месяцев играем, 2 месяца – плей-офф) игроки находились в таком же графике, что был в Советском Союзе. Но разница в том, что в Северной Америке мы жили дома, мы жили так, как нам хотелось.

В СССР каждый из нас мечтал о том, чтобы отыграть игру, сесть в машину (или метро) и уехать домой, приехать на тренировку, потренироваться, а потом домой, к семье. У нас такого не было. Мы жили на сборах по 10 месяцев на базе в Архангельском или в Новогорске. Туда к нам приезжали актёры Игорь Костолевский, Александр Ширвиндт, Михаил Державин, Евгений Леонов, Ролан Быков, чтобы мы смогли впитать хоть частичку того, что не получали в реальной жизни. Раз в год выбирались в театр. Сборные привозили в Московский театр имени Ленинского комсомола, как сейчас помню, на «Юнону и Авось». Девушки или жёны приезжали посмотреть с нами спектакль, а после – мы в автобус на базу, а они все – по домам. Такая была жизнь.

– Могу предположить, что внутренним мотивом уехать из страны был не только Кубок Стэнли? Но и желание ощутить то самое чувство свободы…

– Это личные амбиции. Для чего играешь? Чтобы быть первым. Для этого ты едешь в сильнейшую Лигу НХЛ. И это решение нужно было ежедневно доказывать. Одновременно с этим хотелось почувствовать вкус свободы. А свобода ведь простая вещь: чтобы к тебе относились по-человечески и чтобы ты мог участвовать в жизни семьи. При этом ты должен работать так, чтобы держать свою планку и стандарт, чтобы не оказаться в 30–32 года выброшенным на обочину, как это случилось с нашим предыдущим поколением.

На меня большое влияние оказал один случай, когда мне было лет 25. Легендарнейший игрок ЦСКА, сборной Советского Союза Анатолий Фирсов дослуживал свою пенсию в ЦСКА. Приходил к нам в раздевалку перед началом тренировки и всё время со мной разговаривал по душам. Однажды он говорит: «Ларик (он так меня называл), сегодня мой последний день в армии. Отслужил 25 лет. И сегодня я выезжал с территории ЦСКА, а шлагбаум не открывается. Выходит солдат и говорит: "Вы Фирсов?" – "Да". – "Одну секундочку". – И даёт мне грамоту. – "Вот вам передали из клуба благодарность – грамоту за ваши 25 лет работы в ЦСКА"».

После чего Фирсов мне говорит: «Беги отсюда как можно быстрее. Видишь, какое к нам здесь отношение». Я понимал, что мне надо было проявить инициативу, просчитать стратегию, как в шахматах, чтобы не стать таким же выброшенным.

Через 2 года после этого случая, в 1988 году, когда уже окончательно накипело, по­явилась моя статья в «Огоньке». Крик души. Это было не личным пиаром, а задачей показать, что происходит в хоккее и что нужно это менять.

В 1988 году жизнь начала меняться, но хоккей по-прежнему оставался закрытым. При всех победах нашей «пятёрки», при той игре, которую мы показывали и которая опередила время, при том успехе, который мы давали стране, при любви народа, которую мы получали и отдавали её обратно, не хотелось в какой-то момент оказаться ненужным. Чтобы не было дежавю с предыдущим поколением.

– Статья сработала. Это тоже был легендарный ларио­новский расчёт?

– Трудно сказать. Я шёл ва-банк. Когда статья вышла, домашний телефон перестал звонить. Все сидели и ждали, какая будет реакция, ведь я вынес сор из избы. Поддержал Геннадий Хазанов. И игроки в команде. Но никто не высказывался, потому что каждый ждал квартиру, гараж, машину. Иначе бы не получили. А вот игроки «пятёрки» все публично поддержали.

Сразу после того, как вышла статья, я «удачно» сломал ногу. Я ушёл на больничный, думая, что всё, моя карьера в ЦСКА закончилась. У меня травма, я пропустил Кубок Первого канала (приз «Известий») в декабре. Дальше Суперсерия в Канаде, потом ещё 3 месяца сезон, и чемпионат мира.

Но спустя 4 недели после перелома я вышел на лёд. Случайно познакомился с потрясающим человеком Юрием Володиным, который уже тогда увлекался тибетской медициной и йогой. Он мне сказал: «Три недели голода: только вода, мумиё и сок из кураги», которая замачивается на ночь в воде. И у меня опухоль в ноге начала уходить. Это был очень интересный опыт. Ноябрь, слякоть, тучи, а именно у меня над головой голубое небо и солнце. Для меня, голодного, было непонятно, почему люди не улыбаются.

– Судя по вашей прекрасной форме, вы до сих пор увлекае­тесь соком из кураги? (Смеются.)

– К правильному образу жизни я пришёл очень давно. Когда мне было 16 лет, в «Химике» был врач Юрий Яковлевич Корнеев, который занимался медитацией и другими практиками. Многие в Советском Союзе считали его шарлатаном. Но мне было интересно. Он через медитацию научил меня переключать голову. Научил медитировать, быстро засыпать. Он говорил: «Веки становятся тяжёлыми, а руки – как виноградная лоза». А также научил правилу, что после игры лучше вообще ничего не есть. Лучше выпить свежевыжатого морковного сока. Это был 1978 год. Тогда свежевыжатые соки не были популярны, как сейчас. (Улыбается.) Так гораздо быстрее идёт восстановление к следую­щей игре. Я восстановился, но на Приз «Известий» меня не взяли – считали, что не готов.

Тогда ребята – Слава Фетисов, Серёжа Макаров, Володя Крутов – пошли к Тихонову и сказали, что Ларионов должен ехать дальше на Серию с ними, иначе они сами не поедут.

Первый матч мы играли в Квебеке с командой НХЛ, но экипировка от спонсоров нам вовремя не пришла. Мы играли практически без защиты. Я получил удар в спину – сильная боль, рентген мне не сделали, сказали продолжать играть. На седьмой игре я понял, что уже не могу дышать. Демонстративно разделся после первого периода и не играл, потому что Тихонов после моей статьи в «Огоньке» со мной не разговаривал уже 2 месяца.

Приехал через 2 дня в Москву, пошёл в госпиталь ЦСКА, сделал рентген – два сломанных ребра. Я опять в стороне. При этом меня уже затмила статья Фетисова, которого тоже отстранили. А чемпионат мира в Стокгольме через 3 месяца.

За неделю до начала сборов перед чемпионатом мира две тройки – Быков, Каменский, Хомутов, Крутов, Макаров и я – пошли в программу «Взгляд». Сказали: «Если Фетисова не будет в команде, то мы не поедем».

Посредником в переговорах была легендарная личность – Вячеслав Иванович Колос­ков. Он пришёл на помощь. Соединили все точки, все вопросы были закрыты. Мы поехали и в очередной раз стали чемпионами мира. Это была последняя игра нашей «пятёрки» на чемпионате мира и в нашей карьере. Таким образом эта история закрылась.

– Но получилась легендарная «детройтская пятёрка». Благодаря вам «Детройт» впервые за 42 года выиграл Кубок Стэнли. Миллионы людей вышли на празднование, но через 5 дней произошла ужасная трагедия (в пятницу 13 июня 1997 года произошла автомобильная авария, в которой пострадали Вячеслав Фетисов, массажист Сергей Мнацаканов, а Владимир Константинов остался инвалидом. – Прим. главред.). В Бизнес-школе РСПП на вашем мастер-классе, когда вы об этом рассказывали, у вас был комок в горле, а весь зал замер в молчании на несколько минут…

– Комок в горле до сих пор стоит. Не понимаешь, почему такая трагедия произошла и за что такое наказание этим ребятам. Сколько бы ни прошло времени, это горе в душе остаётся. Я тоже должен был быть в той машине. Все собирались отпраздновать победу, поучаствовать в турнире по гольфу, а потом разъехаться по домам в разные города.

Но мои дочери меня отговорили: они хотели провести день вместе на природе, поплавать, потому что это был один из первых жарких дней. Я не мог им отказать. В итоге мы провели этот день с семьёй.

И только в 10 вечера на телевидении Breaking news говорят о трагедии с лимузином. Узнаём, что двое в коме (Константинов и Мнацаканов), а Фетисов серьёзно пострадал – разные травмы, ушибы, переломы. Вот такая страшная история произошла 13 июня в пятницу.

«Великая пятёрка» прекратила своё существование.

– Скотти Боумен (легендарный канадский хоккейный тренер, работавший в НХЛ с несколькими ведущими командами и со сборной Канады. – Прим. главред.) не стал искать ещё одного русского?

– Он нашёл Диму Миронова – защитника, но у него не пошло. Володю Константинова невозможно было заменить. Он был надёжным в обороне, мог в атаке поддержать, его все боялись – не давал шанса никому. Если выходишь с Константиновым, лучше играть в его команде, чем против него.

– Вы с Боуменом сохранили отношения?

– Да, в течение всей жизни. Ему в сентябре исполнился 91 год. Уникальнейший человек. Тогда мало кто любил Боумена. Но все его обожали, когда он поднимал над головой Кубок Стэнли, которых у него за карьеру было 14! До сих пор у него прекрасная ясность ума, следит за хоккеем. Но ему сложнее стало смотреть за шайбой, потому что шайба стала двигаться быстрее, чем двигается мысль. Его пугает, когда шайба ходит туда-сюда без мысли. Меня это тоже порой пугает! (Смеются.)

Нельзя уходить от игры, которая даёт удовольствие болельщикам. Поэтому и хотим делать стиль, который это наслаждение даёт. Шайба должна двигаться быстро, но мысль должна двигаться быстрее.

– А в какой момент хоккей стал таким быстрым?

– После локаута в 2004 году. Поменялись правила. Раньше был офсайд: красная линия. Её убрали, чтобы игра была быстрее, и шайба стала метаться туда-сюда. Сама по себе игра не меняется. Меняются люди. Тренеры стали больше полагаться на «юг-север», как говорят. «Восток-запад» был только у «русской пятёрки», когда мы плели кружева. Скоростной стиль пошёл из американского университетского хоккея, хотя мне это никогда не нравилось. И сыну тоже не понравилось, когда он выбирал, в какую коман­ду пойти.

– Зато он дождался «ларио­новского "Торпедо"». (Смеются.) Как так сложились звёзды, что вы оказались в Нижнем Новгороде?

– Небольшое предисловие. В течение 15 лет (100 игр в сезоне) в Северной Америке мне постоянно приходилось слушать гимны Канады и США. А мне хотелось слышать наш гимн, а наш гимн – это когда побеждаешь. Оставаться там мне было бы гораздо выгоднее финансово: большая карьера, авторитет. Но я смотрел оттуда чемпио­наты мира, Олимпийские игры, видел, что наши никак не могут выиграть. Поэтому решил, что пришло время каким-то образом на это повлиять. Решил вернуться, понимая, что мы много не выигрываем. Я пришёл в «молодёжку», чтобы поделиться знаниями, опытом, которые у меня были, которые я приобрёл в Советском Союзе и Америке. Поделиться всем своим жизненным опытом. После «молодёжки» были различные идеи, но перед Олимпиадой в Пекине мне позвонил Александр Харламов: «Николаич, тренером в "Торпедо" пойдёшь?» Во-первых, Нижний Новгород – родина моей мамы, во-вторых, хотелось подальше от Москвы, что позволяет больше сфокусироваться на игре и на том, что хочется сделать.

Пообщались с Глебом Никитиным (губернатором Нижегородской области. – Прим. главред.). Но когда я приехал на несколько дней в тренировочный лагерь, скажу честно, от внешнего вида игроков оказался не в восторге. Игроки были с огромными животами! В моём понимании, если ты профессионал, ты должен быть в полном порядке.

Я сказал довольно жёстко: «Так не пойдёт. Если хотим сделать что-то хорошее и совместное, у вас будет шанс. Но! В таком состоянии у нас ничего не получится». Притом что люди уже были «неприкасаемые», я добавил: «Здесь все равны. Я никого из вас не знаю, и кем вы были раньше, мне нужно на вас посмотреть!» Посмотрел и дал им 4 месяца, чтобы привести себя в порядок.

А то это выглядело, как будто работники таксопарка решили поиграть в любительский хоккей. Но здесь игра была за большие деньги из казны! Я дал им тренера по ОФП, диетолога, и спустя 4 месяца мы отобрали тех, кто оказался готов сделать следующий шаг туда, где трудно, тяжело, но интересно. Так мы начали построе­ние команды, и я подписал договор с «Торпедо» на 2 года.

– Как возникла идея создать самую молодую команду?

– Когда молодые спортсмены, которым по 17–18 лет, заходят в команду, понятно, что должны быть лидеры, примеры в раздевалке из старших товарищей. А их просто не было. И нужно было срочно что-то менять.

Когда спортсмен, который не в форме, приходил за деньгами – его даже не интересовало, что он не в форме. Он получал деньги, а у него даже совесть не просыпалась: «Знаете, я плохо играл, я не могу эти деньги получать, потому что мне стыдно». Люди привыкли, что всё и так отлично.

«Торпедо» в плей-офф попало – хорошо, не попало – ну, ничего страшного, в следую­щий раз попадём. Но так не строится команда чемпионов.

Приходилось всё перекапывать, каждому лично объяснять, разговаривать, разбираться с каждой личной историей: откуда ты пришёл, почему ты находишься здесь, а не там. Почему у тебя не получилось в Северной Америке, когда было тяжело, как нам тяжело было? Почему легче сказать, что тренер или менеджер не такие, и уехать обратно, вместо того, чтобы лучше подготовиться, потерпеть, преодолеть?

– Сложная история, связанная с фееричным первым сезоном, когда игра «Торпедо» стала свежим воздухом в хоккее, во втором начались сложности, негативные материалы в СМИ. Прежде всего из-за травм. Как вы с этим справляе­тесь?

– Прежде всего и класс коман­ды, и класс игрока определяются в стабильности. Один год, одна яркая игра не делают карьеру. Это должно быть постоянное стремление, постоянная борьба внутри себя для того, чтобы быть лучше.

«Прежде всего и класс команды, и класс игрока определяются в стабильности. Один год, одна яркая игра не делают карьеру. Это должно быть постоянное стремление, постоянная борьба внутри себя для того, чтобы быть лучше».

Когда мы говорим о сохранении тех стандартов и той планки, которые не должны опускаться ниже, это оказалось очень сложно для многих ребят. Когда команда, которую только собрали из людей, которых раньше никто не знал, своей нестандартной игрой получает свой первый успех – это сложно. Хорошие игроки, хорошие коллективы находят в себе силы не жить вчерашним днём, а жить тем, что будет завтра.

Для того чтобы игроки стали личностями, стали звёздами, нужно провести карьеру больше, чем один сезон. Мы слишком много дали им внимания, и в чём-то это наша вина, что мы подняли их так высоко.

Но, с другой стороны, требования, которые предъявлялись, были не до конца восприняты. У нас было большое количество травм. Практически весь год мы играли с травмами, были нарушения дисциплины – я об этом должен говорить. Я об этом говорил внутри команды. Я предупреждал, но не все это восприняли правильно.

Меня это немного разочаровало. Я надеялся, что всё-таки слово «профессионал» будет более ёмким в их понимании. Многие вещи были сделаны, но не хочется показывать пальцем на кого-то, потому что «всегда виноват тренер».

Ты можешь проиграть. Но проиграть можно по-разному. Ты можешь проиграть игру, потому что 2 дня назад напился пьяным в ночном клубе. Или ты проиграешь игру, которую должен был выиграть, – за 3 секунды до конца со счётом 4:5, но она останется в памяти!

Эти вещи приходится менять в сознании. Летом, сидя дома, я каждый день фильтровал состав команды, как пазл, – кто с кем должен играть, у кого какая с кем химия, кто мозг, кто забивает, кто обороняется, кто пойдёт в атаку. Мы не будем ничего менять, мы будем только добавлять. Потому что поменять можно в 10-летнем возрасте. У меня под каждым игроком написаны сильные стороны и те, которые нужно улучшать, чтобы команда была лучше.

Глядя на свою команду сейчас, я доволен тем, что я вижу. Я с оптимизмом смотрю на то, что мы делаем, – на то, что хочется дать нашему болельщику. Дать чемпионство. Не поддельное, не купленное – а сделанное своими руками, совместными усилиями, вместе с людьми, которые за нас болеют и переживают. И это главная миссия моей работы в «Торпедо».

– Одновременно с этим у вас необычное хобби – виноделие. Это вам в своё время тот самый доктор Юрий Корнеев вложил в голову мысль, когда говорил: «Веки тяжелеют, а руки – как лоза»? (Смеются.)

– Это пришло ко мне гораздо позже, в Швейцарии, где после Ванкувера я провёл год и меня познакомили с культурой, которой уже тысячи лет, – виноделием.

– Мне очень понравилось ваше сравнение одной линейки ваших вин с Triple Overtimе как отношение к жизни, когда для принятия правильного решения нужно взять паузу, даже если она составляет долю секунды…

– Для того чтобы двигаться дальше, иногда важно остановиться, чуть дольше подумать. Не нужно спешить с выводами или кого-то судить, потому что на любую ситуацию всегда можно посмотреть под другим углом и понять, в чём смысл. Ты становишься старше, мудрее, как и вино: чем старше, тем оно лучше. Ты даёшь возможность вину созреть, ты не спешишь. Это всегда какой-то риск – а риск несёт в себе очень большое вознаграждение. Риск может быть оправданным, может – нет. Но если через своё мировоззрение ты уверен, что так будет правильно и так будет лучше всего для всех – ты получаешь то, что ожидаешь.

– Этим правилом вы руководствуетесь и в семейной жизни? Вместе с супругой Еленой вы смотритесь невероятно красивой, по-прежнему влюблённой друг в друга парой. В чём секрет?

– Так сошлись звёзды, нам повезло, что мы познакомились и провели столько лет вместе в любви и взаимной поддержке. Но ни для кого не секрет, что семья – это большой труд. Елена оставила свою карьеру (Елена Батанова – двукратный чемпион мира среди юниоров в танцах на льду. – Прим. главред.), чтобы посвятить свою жизнь семье и трём детям. Мужчине надо понимать, что какой бы сильной женщина ни была, у неё всегда невероятная нагрузка. Заслуга моей супруги в том, что она с невероятным достоинством переносила все сложности, переезды, стрессы, переходный возраст детей (особенно дочек) и со всем справлялась.

Есть маркеры, которые характеризуют долгосрочный союз. Ошибки, недопонимания бывают у всех. Но терпение и уступчивость играют большую роль. Когда ты понимаешь, что важнее иметь счастливого близкого и родного человека, нежели чем доказать своё. Бывает, думаешь: «Ну нужно же по-другому делать», но останавливаешь себя, проявляешь спокойствие, уступаешь. Важно уметь играть вторым номером, а не первым. Тогда будет гармония и счастье. Потому что если есть счастье в семье, то будет счастье и во всём остальном!

 

---